Крылатые сандалии
Она включила компьютер, чтобы узнать новости. Всё как обычно. Повседневные беды – удел большинства. В кафе стало шумно: вошли актеры, которые готовились к ближайшему спектаклю. Они поприветствовали ее, смеясь, и разложили свои записи на самом большом столе. Пока Луиза варила для них кофе, они оживленно обсуждали вчерашнюю вечернюю репетицию. Когда же она понесла чашки к их столу, разговоры стихли, будто актеры не хотели, чтобы хозяйка их услышала. Луиза сразу смекнула, в чем дело.
– Что случилось, ребята? Снова непорядок с бюджетом?
– По правде говоря, Луиза, декорации встали нам куда дороже, чем мы рассчитывали.
– Да не волнуйтесь вы! Мы найдем решение. Если надо, откажемся от живой музыки, – выкрикнул один парень.
– Я уверена, что вы справитесь, – успокоила их Луиза.
Зазвонил телефон, она побежала поднять трубку, но украдкой продолжала наблюдать за актерами. Луиза понимала их беспокойство. Несколько лет назад она сама оставила Севилью и фламенко, чтобы вернуться в Грецию. Родители умерли, когда она была еще маленькой. Вырастила ее бабушка. Попав в больницу, старушка держалась молодцом. Когда они созванивалась, убеждала Луизу, чтобы та даже не думала тревожиться о ней. Следуй за своей мечтой, внучка. Но Луизу мучили мысли о том, как бабушка, совсем одна, лежит в холодной палате. Она вернулась и на целые месяцы приросла к стулу у больничной койки. Луиза смотрела на бабушку, крошечную среди белых простыней, и вспоминала годы, что они провели вместе. Сначала бабушка делала вид, что очень злится: «Я не хотела, чтобы ты возвращалась. Мне лучше, когда я представляю, как ты танцуешь. Уезжай обратно к испанцам. Мне только тревожнее, когда вижу тебя здесь рядом в больнице». Но Луиза не уехала. «Если хочешь, бабуль, я буду танцевать здесь». Она встала, пристукнула каблуками, крикнула «Оле!»[1], и на соседних кроватях зааплодировали, а бабушка тихонько засмеялась в простынях. По ночам старушка тревожилась, что у внучки слипаются глаза, но Луиза понимала, как изнуряет бессонница, и рыла, рыхлила ночь своим шепотом, чтобы бабушке не было одиноко, – точно так, как делала бабушка, когда Луиза была маленькой. И что же – им удавалось отвлечься и посмеяться, и тогда Луиза пообещала, что, когда бабушка поправится, они вместе отправятся в Севилью.
Когда бабушки не стало, Луизе будто подрубили корни. Можно было уезжать, не думая, что оставляешь кого‑то за собой. Она решила продать бабушкин дом. Покупатель быстро нашелся, но, когда дошло до подписания договора, Луиза осознала, что она не в силах уехать. В одночасье она приняла решение: останется в Греции, а свою страсть к танцам, театру и музыке будет питать тем, что превратит дом в площадку для маленьких трупп.
– Пусть мы будем голодать, зато спектакль состоится!
Парень забылся и выкрикнул эти слова еще громче. Луиза улыбнулась. Он понял, что его все услышали, и с пафосом продекламировал:
– И начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия[2].
Все рассмеялись, парень поклонился, завсегдатаи похлопали. Актеры принялись собирать вещи.
– Луиза, мы пойдем наверх. Нас ждут великие дела.
– Хорошей репетиции, ребята!
Зал вновь затих. Все вернулись к компьютерам и книгам. Сегодня Театр напоминал библиотеку больше обычного. Через две недели у этой труппы премьера. В дни спектаклей Луиза задерживалась в кафе до глубокой ночи. Наверное, стоит поскорее обустроить на втором этаже кабинет, чтобы оставаться там. Тогда можно отказаться от съемной однушки на улице Судеб. И платить лишнего не придется, и всегда будет где прикорнуть на пару часов. Обычно после представлений зрители не спешили расходиться. Если найти помощника, Луиза могла бы подавать желающим легкий ужин с вином. Место тут спокойное – разве что недавно парни в черном, какая‑то банда, устроили переполох и напугали жителей. Луиза боялась, что за бедностью сюда потянется насилие, и все же она выросла в этом районе, знала его с пеленок, и жизнь здесь была мирная, всегда обходилось без подобных стычек. Вот только, когда те парни ругались с Ирини, упомянули и Театр. Узнав об этом, Луиза тут же помчалась к хозяйке ларька. У той настроение было, как всегда, боевое.
– Не надо их бояться, Луиза. Им лишь бы притеснять людей и наживаться на их несчастьях.
– Мне сказали, что они говорили про Театр.
– Ну, допустим, говорили.
– Но как Театр может кому‑то мешать?
– Ой, хватит, не морочь мне голову. Ты думаешь ровно так, как они хотят, чтобы ты думала. Будь здесь твоя бабушка Виктория, она пришла бы в ярость.
Луиза рассмеялась. Она назубок знала, что последует за этими словами. Во время оккупации[3] бабушка прятала в подвале у родственников семью евреев. Ей это удалось, никто про них не прознал.
– Глупышка, да если бы эти люди понимали то, что для других просто и очевидно, они бы до такого не докатились. Думаешь, они когда‑нибудь бывали в театре? Фантазия их пугает.
– Ладно тебе, Ирини, довольно мудрить.
– Дорогая, я правду тебе говорю. У кого есть фантазия – тот может вообразить себе лучший мир. Он закрывает глаза и видит то, чего жаждет. Именно это их пугает.
– Мечты людей?
– Мечты, мысли, всё. А им‑то нужно другое: опущенные головы, глаза в землю.
– Ты права, Ирини.
– Для театра и для твоего фламенко нужно сумасбродство.
– Да какое еще сумасбродство…
– Прекрасное сумасбродство. Кстати, когда мы увидим тебя на сцене?
– Не думаю, что такое случится. Я не становлюсь моложе.
– Так, придется мне тебя поругать. Открой свое сердце, глупышка. Танцуй, смейся. Мне в твоем возрасте тоже казалось, что я уже взрослая. А сейчас, глядя на тебя, жалею, что не осознавала, насколько молодой была тогда. И если б моя подруженька Виктория стояла сейчас рядом, не спастись тебе от хорошей затрещины.
– Она никогда на меня руки не поднимала. Даже не замахивалась, чтобы напугать.
– Потому ты такой и выросла. Ты неженка, все витаешь в облаках, а рискнуть боишься. Поставь цель. Скажи: за год я подготовлю представление – и за дело.
– Хорошо, Ирини, я подумаю об этом. Я как раз размышляла, не переехать ли мне с улицы Судеб в Театр.
– А ты видела мою подругу Анну?
[1] Возглас, которым часто сопровождают исполнение музыки и танцев фламенко. – Прим. ред.
[2] Уильям Шекспир. Гамлет, принц датский. Перевод М. Лозинского.
[3] Период оккупации Греции (1941–1944) странами «оси» (Германией, Италией и Болгарией) во время Второй мировой войны.
