Крылатые сандалии
– Что скажешь, Роза, как мы будем ее звать?
Я злюсь, ведь что бы я ни предложила, папа все равно назовет по‑своему. Имена он выуживает из своего Кирпича– толстой золотистой книжки «Антология поэзии».
Однажды я прямо‑таки взорвалась:
– Давай назовем ее Никто!
А папа засиял от восторга и сказал, что ему пришла в голову замечательная идея: он вспомнил стихотворение из Кирпича про лягушку, которая сидит на болоте и напевает свое имя[1].
Такой вот ответ. Все шиворот‑навыворот, задом наперед. Я притянула папу к себе: не пахнет ли горючей водой? На рыбном рынке его частенько угощают ракией, которая вообще‑то не вода, а скорее спирт. Но папа ничем не пах. Он поцеловал меня в лоб, а затем поднял кошку на руки и окрестил ее Эмили Дикинсон. От радости, что обошлось без ракии, я полюбила бы новую кошечку, даже назови мы ее Абракадаброй. Ни мне, ни Карлито, ни кошкам не нравится эта дьявольская вода. Когда папа ее пьет, он про всех нас забывает.
Наша квартира– на улице Судеб. На семь ступенек ниже тротуара. Однако дорога идет под уклон, так что в моей комнате есть целое окно, которое я делю с Карлито в его клеточке. Оттуда мне даже видны красные туфли‑лодочки, которые выглядывают из‑под юбки госпожи Сумасбродки. Когда я впервые ее увидела, папа уже дрейфовал в горючей воде. Провонял ею насквозь и ни за что не хотел просыпаться. Сначала показались красные туфли, потом цветы на пестрой юбке. Сумасбродка почти распласталась на тротуаре, чтобы получше рассмотреть Карлито, и ее глаза яростно сверкнули. Я испугалась и спряталась за занавеску.
– Ох ты ж, а ведь тут пташка. Откуда она здесь? Ну‑ка, глянем поближе. Дружище, да ты соловей! Кто же тебя запер здесь, малышок? Что за люди!
Она ударила рукой по клетке Карлито; он прекратил петь и вжался в дальний угол. Праксилла терлась о ее ноги– вот кокетка.
«Предательница, – подумала я. – Когда папа проснется, скажу ему, что сегодня тебе вкусности не положены».
Вот только в тот вечер мы все легли спать на пустой желудок. Утром меня разбудила папина песня, возвещавшая, что принцесса Утопии– то есть я– будет есть оладушки с медом. Я умирала с голоду, так что позабыла, что злюсь, и сначала ничего ему не сказала. Однако на седьмом оладушке я заставила его поклясться на Кирпиче, то есть на золотистом томе «Антологии поэзии», что он больше никогда в жизни не будет пить. Ну а потом рассказала про женщину с красными туфлями и цветастой юбкой, которая так разъярилась, узнав, что мы держим Карлито в клетке. Папа сказал, чтобы я не боялась, а на следующий день принес мне красивый дневник.
– Принцесса, пиши в нем все, что тебе хочется. И то, чего боишься, тоже записывай. Так твои страхи начнут отступать. Слова тебя защитят.
– И я могу писать что угодно?
– Что угодно. Это ж твой личный дневник.
Последние страницы я решила приберечь для ШНЧ. Это значит «Шутки‑Небыль‑Чепуха». В самом начале, на самом лучшем месте я записала то, что сказал папа: «Слова тебя защитят». Правда, у папы столько занимательных историй, что страницы для ШНЧ могут закончиться очень быстро, а вот начало дневника, боюсь, останется пустым. Я же мало чего делаю. Когда я рассказала об этом папе, он засмеялся, поцеловал меня и предложил записывать не только то, что я делала, но и то, о чем думаю или мечтаю. Я не хотела доставать его ворчаниями, ведь тогда он назвал бы меня принцессой Забиякой. Просто поблагодарила его, улыбнулась пошире и ушла по своим делам. С тех пор как моя нога стала тяжеленной и еле поднимается, я забыла про все мечты. Понятно, что об этом я папе уже не сказала.
А на Праксиллу я все‑таки обиделась. Не буду больше с ней разговаривать.
Ты меняешься каждый миг
Роза смотрела на свои ноги. Поднимать голову не хотелось. Они с папой забрались на холм, но устали и присели поболтать на уступе.
– Розита, я хочу пойти на небольшую разведку. Ты со мной?
– Нет, пап, иди сам. Я тебя здесь подожду.
Через некоторое время показалась компания детей, а с ними собака. Когда они подошли уже совсем близко, Роза застеснялась, подтянула к себе ноги и спрятала голову в коленях. Теперь она не видела ничего, кроме своих ботинок. Зато слышала: ребята бросали собаке сосновые шишки. Они кричали и хохотали, а пес бегал туда‑сюда.
Розе так хотелось познакомиться с местными детьми, и вот они рядом – а она не смеет и глянуть на них. Сейчас посмотрят на нее и будут смеяться: сидит, язык проглотив, неподвижная будто продолжение холма. Роза пыталась понять, о чем они говорят – боялась, что о ней – но судя по тому, что ей удалось уловить, обсуждали футбол и матчи. Девчачьих голосов слышно не было. Наверное, в компании одни мальчики. Роза вся свернулась, скукожилась над своими ботинками. Только бы ее не заметили, только бы не заметили. Она не знала, чего ей хочется больше: чтобы папа вернулся прямо сейчас и спас ее от этой неловкости – или чтобы он, наоборот, задержался и не увидел, как она изображает из себя памятник и не осмеливается заговорить. Лучше уж второй вариант. Через какое‑то время все убегут, придет папа, а она ничего ему не скажет.
Здравствуйте, красные башмачки. Вам нравится топтать землю? Посчитаю‑ка я ваши дырочки.
На соседний камень карабкалась букашка. Роза уже собралась прогнать ее, как вдруг между двух красных башмачков протиснулась морда. Она обнюхивала землю, словно пытаясь понять, что там такого интересного. Не зря же девочка, пригнувшись, сидит на этом месте. Мордаха заметила насекомое, засопела – а букашка оторвалась от камня и улетела. Растерянная мордочка уставилась на Розу. Та с улыбкой потянулась погладить ее, а собака в ответ притерлась теснее.
– Это Арья. Кажется, ты ей понравилась. А меня зовут Афина.
– Привет. Меня зовут Роза.
– Как же скучно с этими мальчишками! Только о футболе и болтают.
Роза снова улыбнулась и подняла голову: вот, значит, какая она – Афина. По виду чуточку постарше. Роза подвинулась на уступе, и Афина села рядом. Она оказалась той еще болтушкой. Всего за несколько минут выяснилось, что она родом из красивой горной деревеньки, что касается небес. Как раз там прошлым летом Афина нашла Арью, забрала ее с собой и привезла в город Афины. Скоро они снова поедут в деревню, потому что папа с мамой взяли отпуск. Сейчас она приглядывает за младшим братом, и ей приходится повсюду таскаться за его компанией. Подружки самой Афины уже разъехались на каникулы, так что их район опустел. Днем они с братом и его компанией приходят сюда, на холм. Мальчишки гоняют мяч и лазают по деревьям, а она бросает Арье шишки.
[1] Отсылка к стихотворению американской поэтессы Эмили Дикинсон «Я – никто, а ты – ты кто?». Отрывки из стихотворений, которые обыгрываются в книге, вы найдете в конце.
