Лилит. Огненная душа куклы

Развлечься в Карфаген приезжали молодые аристократы, отпущенные сердобольными родителями перебеситься и набраться у дорогих гетер любовного опыта. Заезжие купцы попроще, из эллинской глубинки, спускали на любвеобильных жриц все свои состояния. За тем же приезжали сюда после долгих войн бывалые солдаты всех мастей и тоже оставляли здесь все, что было нажито страданием и кровью. Тут вволю расслаблялись известные эллинские атлеты, любимцы публики, участники знаменитых олимпийских игр или здешних истмийских, сюда приезжали поэты и драматурги из Афин, философы и скульпторы, чтобы наслаждаться и вдохновляться близостью с публичными девками, чьи формы и темперамент впрямь способствовали развитию и процветанию искусств. Всем была известна прекрасная гетера Лаиса, а также история ее неповторимой жизни. Знаменитый художник Апеллес, сраженный красотой юной девушки, выкупил ее из рабства, сделал своей моделью, писал и ваял с нее образ Афродиты, а потом с чистым сердцем и опечаленной душой отпустил молодую любовницу, как птицу из клетки, на волю. Так она попала в Коринф, поступила в школу гетер, где учили любви, искусству обольщения, поэзии, философии, музыке, риторике, и стала одной из самых известных гетер Коринфа, в объятия которой стремились попасть самые богатые и знаменитые мужчины Греции. Она даже занималась благотворительностью, конвертируя свою любовь в строительство храмов Афродиты – обширные любовные притоны, чьи двери были открыты для страждущих круглые сутки. Тем паче что именно Афродита, дочь Зевса, рожденная из морской пены в раковине и доплывшая на ней до острова Кипр, разом сразившая мир чувственной красотой, была главной покровительницей города‑государства Коринф.

Но не все были такими счастливицами, как Лаиса. Иным приходилось бороться за свою клиентуру. Шлюхи в пестрых одеждах, напомаженные, с ярко подведенными глазами, с разукрашенными кадмием сосками, бесстыдно оголяясь, вызывающе двигая телесами, упругими и подвядшими, толпами бродили по портам Коринфа, чтобы первыми заполучить путешественников всех мастей, прибывающих в город. Они выглядывали идущие к берегу суда и буквально набрасывались на тех, кто сходил с трапов кораблей, говорили наперебой, кричали, набивая себе цену, нагло показывая свои достоинства, толкались, отбиваясь от сестер по профессии, только бы перехватить гостей Коринфа, да побогаче, и предложить подороже свои услуги. У изголодавшихся по женщинам моряков, месяцами болтавшихся по волнам Средиземноморья, они были нарасхват. Но что греха таить, все мужчины всех возрастов со всех концов Греции, с побережий Азии и Африки, аристократы, купцы, солдаты и моряки, у кого водилась монета, затем сюда и приезжали – за удовольствиями, развлечениями, незабываемым отдыхом в плену опытных женщин, способных истощить самого крепкого бойца и его кошелек.

И покровительствовал всем публичным домам Коринфа построенный на горе, в центре Акрокоринфа, «верхнего города», храм Афродиты – богини любви. Гора внизу по склонам сплошь обросла небольшими домиками, где днем и ночью обслуживали жителей и гостей полиса более тысячи жриц любви. В большинстве своем это были рабыни, выкупленные городом. Их «женский труд» представлял собой священный ритуал во имя Афродиты, а гонорары за него шли в казну Коринфа.

Именно сюда, в сердце города, к подножию Акрокоринфа, над которым плыл в облаках белоснежный храм Афродиты, мечтали попасть залетные гости со всей ойкумены, чтобы потом, вернувшись домой, гордо сказать друзьям: «Я был в Коринфе! Я видел все!»

Но жили в этих домах, что побогаче, совсем иные жрицы любви – свободные гетеры. Они сами распоряжались своей жизнью, решали, за какую цену продавать себя и кому. К таким гетерам просто так было не подступиться – золотые и серебряные драхмы должны были сыпаться как из рога изобилия.

И ходили слухи об одной из таких гетер, за ночь с которой нужно было расплатиться целым состоянием, но как говорили знающие люди, оно того стоило…

Триера из Афин медленно приближалась к порту, растянувшемуся вдоль побережья, покуда хватало глаз. Уже матросы снимали первые паруса. Белоснежный город на окраине Пелопоннеса, с величественными храмами, богатыми дворцами, выраставшими из пышных садов, тысячами домов, ютившихся среди фруктовых садиков, открывался путешественникам. И над ним, в глубине материка, поднималась пестрая гора с белоснежным храмом на вершине. Отсюда, с каботажного расстояния, были видны толпы людей – они заполняли прибрежные городские рынки, как правило, рыбные.

На борту корабля, жадно вцепившись в поручни, стоял молодой человек лет двадцати, в белой тунике и сандалиях из мягкой телячьей кожи, с кудрявыми темными волосами, которые сейчас трепал ветер. В белую тунику он облачился только что – ему хотелось выглядеть красавчиком на берегу, о котором ему все уши прожужжали бывалые путешественники, донельзя распалив его воображение. Недаром же он так рвался сюда и наконец выпросил у родителей эту поездку. С нарастающим любопытством и замирающим сердцем он смотрел вперед. Особенно его взгляд манил «город на горе», за крепостной стеной, и белоснежный храм Афродиты, выросший буквально на вершине скалы.

Рядом с юношей стоял его телохранитель и слуга, очень крепкий, средних лет, озабоченно глядя в ту же сторону и понимая, что сейчас придется с особым усердием оберегать молодого хозяина. Но слуга когда‑то служил гоплитом, прошел немало войн, ему было не привыкать к атаке и обороне.

Проходивший мимо загорелый бородатый капитан в короткой грубой тунике и тертых сандалиях, с повязкой от солнца на голове бросил с усмешкой:

– Следи за юношей, Диодор, клянусь Зевсом, сейчас ему придется туго. – Прошедший все моря сицилиец знал все греческие порты как свои пять пальцев. – Отвернешься, и здешние шлюхи порвут его на части. В лучшем случае оберут до нитки. И тебя вместе ним, коль будешь хлопать ушами, – раскатисто хохотнул он.

Юноша обернулся, и быстрая краска залила его лицо. Но и улыбка пролетела по губам. Именно для этого он сюда и плыл – изведать все!

– Я им порву, – мрачно откликнулся Диодор, чье имя переводилось как «дар Зевса», и сжал мощный кулак. – Пара оплеух отучит любую потаскуху хватать то, что ей не принадлежит.

– Ну‑ну. Здешние шлюхи подобны сиренам, а подойдешь поближе на сладкий зов, разобьешься в щепы об их корысть. Каждая становится горгоной, когда речь заходит о серебряной монете. Но любовью платят щедро, и всякий раз хочешь еще и еще. Мой тебе совет, малыш, – обратился капитан уже к юноше и доверительно положил широченную руку на его плечо. – Уж коли ты приплыл в Коринф и твои родители богаты, пользуйся всем, что даст это место. Но с умом. Не хватай первое, что просится в руку. Представь, ты заходишь в прекрасный яблоневый сад, где сотни деревьев с дивными плодами, но стоит ли брать плоды с первого дерева и набивать брюхо досыта? К тому же на первых деревьях они могут оказаться не самыми вкусными – одни еще зеленые, другие с червоточиной, а падалица под ногами хоть и съедобна, но подгнившая.

– Поучаешь уму‑разуму? – усмехнулся Диодор.

– Разумеется. Пусть знает, чего ему ждать и что искать.

Веселые пенные волны разбивались о борт их триеры, брызгами разлетались в стороны и подкатывали вновь. Теплый соленый ветер обдувал лица.

– И что мне искать, капитан? – спросил юноша, понимая, что совет моряка не так прост.