Локон с Изумрудного моря

Ее следующая мысль была вовсе не о еде. И не о питье. И не об иных физиологических потребностях.

Ее следующая мысль была о Чарли.

Никогда еще Локон не считала себя такой наивной. Неужели и впрямь верила, что покинуть родной дом и отправиться на поиски кого‑либо – это так просто? Ведь доселе она ни разу не поднималась на борт корабля. А теперь чувствует себя полной дурой. Хуже того: стоит подумать, что Чарли где‑то вдали один‑одинешенек, пленен и напуган до смерти, как сердце сжимается до боли. Его страдания – это ее страдания.

У вас может возникнуть мысль, что человек, способный сочувствовать другим, обречен. Разве боли одного не достаточно? Почему такие, как Локон, должны страдать за двоих? Однако я обнаружил, что самые счастливые люди – это те, кто лучше других умеет сочувствовать. Известно же, что практика ведет к совершенству. Чтобы чего‑то достичь, нужно приложить определенное усилие. А тот, кто на своем веку посочувствовал двум людям, трем или тысяче… Тот имеет преимущество над всеми остальными.

Эмпатия, как ничто иное, ведет к эмоциональным потерям. Но в конце концов она себя окупает.

Подобные соображения слабо утешали Локон. Она была глубоко несчастной от осознания того простого факта, что, прежде чем помогать Чарли, ей придется помогать самой себе. Она прижалась к фальшборту и услышала крики с нижней палубы: кок объявлял, что «первая вахта» может идти на камбуз.

Хак что‑то прошептал девушке на ухо и отправился на разведку. У Локон заурчало в животе, и она вспомнила, что ее последней пищей была отравленная контрабандистами вода. Превозмогая боль, Локон поднялась на ноги. Камбуз – это ведь там, где дают еду, верно? Быть может, никто не заметит, если она тихонечко…

Внезапно перед Локон выросла долговязая фигура в расстегнутом бушлате. Голова была лысой, зато подбородок – щетинистый. На боку висела шпага, а за пояс были заткнуты два пистоля. Лаггарт – канонир и первый помощник. Его крепкие мускулы, длинная шея и гладкая лысина будто намекали, что в число его предков затесался канюк.

Лаггарт оглядел Локон с ног до головы.

– Первая вахта может поесть, – сказал он. – То есть мужчины и женщины, которым предстоит весь день трудиться. Ты, златовласка, займешься парусами или такелажем?

– Э‑э‑э… нет, – тихо ответила Локон.

– Вторая вахта завтракает после первой, – продолжил Лаггарт. – Они вкалывали всю ночь и смогут подкрепиться, как только их место займет дневная вахта.

– А к какой вахте отношусь я? – осведомилась Локон.

– Капитан сказала, к третьей, – улыбнулся Лаггарт, после чего развернулся и ушел.

Наконец на камбуз позвали вторую вахту, и матросы поменялись местами. Локон, невыспавшейся и встревоженной, оставалось только ждать. И она ждала и ждала… у моря погоды.

Третью вахту на камбуз так и не вызвали. Локон заподозрила, что эта вахта состоит из нее одной. Поэтому она изо всех сил старалась не замечать урчания в животе, наблюдая за работой пиратов. Может, если она поймет, что́ каждый из них делает на судне, то сможет не мешаться под ногами?

За этим занятием Локон провела все утро. К счастью, большинство пиратов как будто забыли о ее существовании. Экипаж нельзя было назвать веселым, но он, похоже, был предан своему делу. Несколько раз Локон ловила взгляд капитана – та наблюдала со стороны, периодически прикладываясь к фляге. Под ее свирепым взором Локон чувствовала себя пятном на окне, никак не желавшим оттираться.

Поэтому девушка решила с головой погрузиться в работу. Но для начала открыла свою сумку: проверила, все ли чашки целы, и достала щетку для волос. Приведя волосы в порядок и заплетя их в косу, Локон вновь взялась за ведро – но оказалось, что вода и мыло в нем закончились.

Девушка так и продолжала стоять, глупо уставившись в пустое ведро, пока кто‑то не принес наполненное. Локон поблагодарила матроса и вздрогнула, поняв, что видела его прежде. Это же Хойд, юнга со «Свистящего лука»! Ошибка исключена: те же неуклюжая походка и белоснежная шевелюра… Хотя все называли его мальчиком, на вид ему было чуть больше тридцати, и он казался вполне вменяемым… пока не открыл рот.

– Мои десны обожают, когда их лижут! – С этими словами он удалился походкой пьяного пингвина.

Да, это был я.

И нет, я не хочу об этом говорить.

После того как я отошел, чтобы засунуть шнурки себе в нос, Локон поднялась на ют, где было не так многолюдно. И снова принялась трудиться. Оказалось, что она неплохо умеет драить палубы, поскольку эта работа мало отличается от мытья окон, разве что отмываемая поверхность не становится прозрачной. Возможно, драить палубу даже легче, чем мыть окна, так что Локон растрачивала свой талант впустую. Это как если бы хирурга мирового класса наняли среза́ть горелую корочку с хлеба.

Время от времени Локон позволяла себе перерыв и наблюдала за командой. Она узнавала и другие лица, хотя и не могла точно вспомнить, на каких судах эти люди плавали прежде. Нередко с корабля, вошедшего в бухту Скалы, списывался матрос, а то и несколько. Они получали от инспектора письменное разрешение пожить в порту, пока не наймутся на какое‑нибудь другое судно.

Похоже, народ на «Вороньей песни» подобрался не особо суровый. Команда была разноплеменной, и женщин почти столько же, сколько мужчин. Такое было нормальным для споровых морей: на борт принимали всех, кто был готов ходить под парусом. Сексизм плохо сказывался на прибыли.

Но почему столь миролюбивые люди превратились в пиратов? Причем пиратов весьма специфических – кровожадных монстров, способных потопить корабль, не обыскав его хорошенько?

«Они даже не завесили тряпьем название своего судна, – подумала Локон. – И оставили в живых одного матроса. С этим кораблем явно что‑то не так».

– Я хотел простирнуть мои рубашки! – сказал я мимоходом, протянув к девушке руки, а затем подмигнул. – Но я съел их на прошлой неделе.

Локон склонила голову набок, наблюдая за моим странным поведением. Как только я двинулся прочь, по палубе просеменил Хак и вскарабкался девушке на плечо.

– Что это с ним? – тихо осведомилась крыса.

– Теряюсь в догадках, – прошептала Локон. – Мы прежде встречались. Он милый. Хотя и со странностями.

– Со странностями – так можно сказать про филателиста. А у этого парня явно шариков в голове не хватает. А те, что есть, за ролики зашли.

Вздох.

Что ж, так и быть, расскажу, как так вышло.

Дело в том, что несколько лет назад судьба меня свела – или правильней сказать «столкнула»? – с Колдуньей. Не стану отпираться: у нее было кое‑что интересующее меня, и умыкнуть это оказалось сложнее, чем я предполагал. Чем все закончилось, спросите? Колдунья «наградила» меня одним из своих знаменитых проклятий. Не судите меня строго. Конь о четырех ногах и тот спотыкается.

Проклятие лишило меня чувства вкуса, а заодно и остальных четырех чувств.

– Что тебе удалось выяснить? – поинтересовалась Локон.