Ломаные линии судьбы

Ладно, раны ей обработали, чаю они с Музой Павловной, посетовавшей на совершенно отбившегося от рук и воспитания Вилли, попили, обсудили, как жить дальше и обезопасить, как говорит подруга Аглаи, «чокнувшегося с ума» котяру. Ничего не надумали путного, и, попрощавшись, Глаша отправилась домой.

Собираться и идти работать. Творить. Если получится после таких‑то потрясений.

Да ничего так, всё у неё получилось – пока собралась‑оделась‑накрасилась, пока добралась до мастерской, настолько погрузилась в размышления об изделии, над которым работала, что неприятное утреннее происшествие отодвинулось куда‑то на очень дальние задворки мыслей и памяти.

На следующий день на их этаже не пахло ничем плохим. Нет, оно, конечно, пахло немного хлоркой и какой‑то ещё химией с убойным ароматизатором, а вот кошачьими «делами» – нет. От изумления Аглая даже не удержалась и позвонила Музе Павловне узнать, что за чудеса такие у них произошли, неужели Валерьян проникся угрозой, угомонился и посчитал свою месть достаточной.

Оказалось, что ответ на данный вопрос пока неизвестен, а отсутствие кошачьего туалета на конкретном дверном коврике объяснялось просто: Муза Павловна с Лордом Валерианом уехала за город на дачу к сыну с невесткой, чтобы страсти поутихли да Вилли успокоился и пришёл в себя после серьёзного шока и стресса.

Разумное решение. Но вот что бы вам, мудрая женщина, было не уехать раньше, дабы не доводить ситуацию до крайности и того самого шока со стрессом? Глядишь, и Аглая не ходила бы с ободранными предплечьями и боками и свои нежные девичьи нервы сберегла бы.

Хотя… ну уехала бы Муза Павловна с Валерьяном, и что? Отсиживаться в окопе и пережидать неизвестно чего и неизвестно сколько, пока, как говорил Ходжа Насреддин, «либо ишак сдохнет, либо султан умрёт. Ничего нет лучше для безысходных ситуаций, чем время».

Оно, конечно, так, и кто бы спорил с великим мудрецом, но сколько того времени понадобится, когда кто‑нибудь из участников того самого… ну в том смысле, что кирдык. Валерьян, например, кот молодой, здоровый, и жить ему ещё и жить. Можно ли сказать то же самое про Виктора, неизвестно, хотя по виду мужик лосяра ещё тот, которого ни пуля, ни микроб не берёт. К тому же никто пока не отменял известное правило, гласящее, что дольше всех живут те, кого мы ненавидим.

Ну, ненависть ещё следует заслужить, и это слишком благородное чувство, чтобы растрачивать его на такого индивида, как Виктор, но если бы он делся куда, то такой исход следовало бы непременно отметить как праздник.

А пока имеем то, что имеем на данный момент: так сказать, замороженный конфликт. Так что хорошо, что Муза Павловна увезла Валерьяна, а там «может, ишак, а может…» Посмотрим, одним словом.

Вроде как и успокоила себя Аглая, но что‑то зудело внутри тревожное, не дающее покоя. И, подумав, прикинув так и эдак, решила она, что надо бы посетить местный околоток и поговорить с участковым на предмет неадекватных реакций Виктора Юрьевича на котов – ну, может, как‑то подстраховаться, пусть и призрачно. Идея, прямо скажем, так себе, не блещет, но хоть что‑то предпринять.

Она посмотрела в поисковике, где расположен опорный пункт полиции, к которому относится их дом, узнала имя‑фамилию участкового, часы приёма граждан и отправилась общаться.

Старший лейтенант Иван Максимович Хлебников оказался довольно молодым и симпатичным мужчиной, наверное, ровесником Аглаи, с очень цепким, изучающим взглядом, не сочетавшимся ни разу с добродушно‑простоватым выражением его лица. Жестом указал девушке на стул и, изучающе её просканировав, улыбнулся и спросил дежурно:

– Слушаю вас, гражданка… – Он приподнял вопросительно бровь.

– Аглая Сергеевна Зорина, – представилась Глаша и протянула старшему лейтенанту свой паспорт.

– Гражданка… – быстро пролистывая и изучая страницы паспортной книжки, продолжил свою мысль участковый, – Зорина. Какой у вас вопрос? – возвратив девушке документ, поинтересовался он.

– Вопрос профилактики, – начала с конкретики Глаша.

– Заболеваемости или травматизма? – вяло, без огонька, пошутил старлей.

– Скорее второе, – выбрала из предложенных вариантов Аглая и поспешила объяснить цель своего визита.

Имея в жизненном активе папеньку бывшего военного, Аглая умела излагать любую свою проблему или вопрос чётко, коротко и конкретно по делу, вот и изложила о двух нападениях на Валерьяна, о ненормальной жестокости соседа и его угрозах Музе Павловне и самой Аглае.

– Да слышал я об этих происшествиях, – вздохнул тягостно Хлебников, – консьержка ваша доводила до сведения. – И спросил с кислым лицом: – И что вы хотите, чтобы мы сделали?

– Знаете, – озвучила Аглая свои пожелания, – может, хотя бы беседу с гражданином проведёте на предмет того, чтобы он придержал как‑то свои неадекватные, агрессивные нападки. – Узрев совсем уж показательно скривившееся лицо старлея, она быстро добавила: – Ну хотя бы уточнить, что он за личность. По повадкам так чистый бандюган, браток из девяностых, может, он в чём‑то был замешан… – И, глядя на выразительную смену выражений на лице представителя власти, засомневалась: – Ну, не знаю…

– Ну какой бандит, Аглая Сергеевна, – попенял ей, как дитю неразумному, участковый. – Виктор Юрьевич Чащин законопослушный гражданин, судимости отсутствуют, приличный бизнесмен, налоги платит исправно, претензий и нареканий от органов власти не имеет.

– Ну да, ну да, – хмыкнула Аглая, помня, какие сведения про этого «законопослушного» получили родные Музы Павловны. Но старлею о бандитском прошлом Виктора она благоразумно не стала упоминать, лишь мягко попеняла: – Уж вам ли не знать, Иван Максимович, что оптимизм – это всего лишь недостаток информации, а излишний оптимизм – это безответственность, приводящая порой к трагедии.

– И что вы хотите, чтобы я сделал? – сменив наигранно кислое выражение лица на отстранённо‑холодное, несколько резковато поинтересовался Хлебников. – Взял у вас заявление? Так я не возьму, нет никакого состава преступления и нарушения закона в ваших разногласиях и сварах с соседом. К тому же, как мне стало известно, животное гражданки Шагиной регулярно гадило у квартиры господина Чащина, так что ещё неизвестно, кого привлекать в данной ситуации, – развёл участковый руками показательно бессильным жестом.

– Да это ясно, что заявление вы не возьмёте, – махнула рукой Аглая, – я и не рассчитывала. Нет, я понимаю, – перешла она на доверительный тон, даже ладошку к груди приложила, – для вас это какая‑то тухлая и бесконечно тупая, скучная бытовуха, которой вас достают каждый день. И я бы не пришла, будь это проходным происшествием: ну не любит человек животных, ну бесят они его, бывает. Да только всё это как‑то… – покрутила она неопределённо рукой.

– Как? – внезапно заинтересованно спросил участковый.

– Вы его видели, этого Чащина?

– Нет, не видел пока, – признался Хлебников.

– А вы посмотрите, – предложила Аглая и объяснила: – На его внешность, повадки, как и что говорит. Такое ощущение, что у человека краёв‑то нет вообще. В буйство он впадает даже не с полтычка, а в микросекунду – и сразу до убоя. И что самое настораживающее и пугающее: вот чувствуешь, реально понимаешь со всей очевидностью, что этот убьёт не парясь. – Она задумалась и расширила своё высказывание: – Если будет чувствовать и точно знать, что человек ниже его по статусу и ответить не сможет.

И вздохнула тяжко, глядя в глаза участковому: