LIB.SU: ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

Мертвые страницы. Том I

Тишина вокруг воспринималась странно: плотной и густой, а сна не было больше ни в одном глазу.

Он отбросил одеяло и сел, собираясь вставать. Забренчала стеклярусом шторка, и прабабка Божена, в длинной ночной сорочке до пят, чиркнула спичкой, зажигая керосиновую лампу.

– Дров сейчас наколешь, тогда завтрак в печи сготовлю. Вот света снова нет, так нашего электрика, алкаша безрукого, наверняка проклянут, – пробурчала себе под нос Божена и прошла мимо кровати.

В нос Павлу ударил слабый запах из сна – прогорклого масла. От накатившей жути волоски встали дыбом. Оттого захотелось враз бросить всё и уехать.

Он нарочно принюхался, но запаха больше не уловил, коря себя за глупые мысли, вызванные реалистичным кошмаром на новом месте. И даже вспомнил, что где‑то читал, что бывает такое (разум в наваждении обманывает сам себя), когда запахи перетекают в реальность из сна.

Павел встал, потянулся и начал одеваться, пытаясь привести в порядок мысли. И успокоился лишь тогда, когда во дворе стал колоть топором поленья, таская их из‑под навеса при свете керосиновой лампы. Божена же сейчас возилась со скотиной в хлеву, а ему ещё поручила сходить за водой к колодцу.

На завтрак Божена сварила очень вкусную молочную перловую кашу. А к ней были варёные яйца и блины, только не с молоком, а с травяным пахучим чаем с привкусом мёда.

Ели они с прабабкой дружно и молча, оба с отменным аппетитом, а потом в дверь постучали. Как, оказалось, – пришла Марьяна, бодрая и румяная, в сиреневой куртке и лыжных брюках поверх коротких опушенных мехом ботинок.

Она без спроса зашла в хату и, поздоровавшись, предложила пойти Павлу с ней прогуляться. И так улыбнулась заразительно своими тонкими некрасивыми губами, что Павлу сразу захотелось пойти. Только вот Божена с её появлением нахмурилась, как грозовая туча. Поэтому Павел замялся, подумал, что, может, нужно еще чем прабабке по хозяйству помочь, но так и не спросил…

Марьяна ухватила его за руку, сжала, и в голове Павла слегка зашумело. Он быстро надел куртку, шапку, ботинки и вышел на улицу следом за девушкой.

Она водила его по деревне, рассказывая, кто из деревенских, где живёт. Там, у развилки, в аккуратной хате, обложенной кирпичом с зелёной крышей, ютилась Василиса с матерью – обе белошвейки. У пожилой Марфы – в захудалом домишке, с новой крышей и крепким забором, было самое жирное и вкусное молоко.

А за желтым забором, в красиво расписанной цветами и узорами крепкого вида хате, со ставнями на окнах, проживала Галина с родителями. Она работала здесь продавщицей в сельпо.

Павел только хотел спросить, где живёт Марьяна, или она, как и он сам приезжая, но девушка неожиданно привела его к своему дому – кирпичному, крепкому, наверняка зажиточному, с дорогой металлочерепицей на крыше, высоким забором, за которым виднелись крыши сараев, беседки и деревянной бани.

– Вот и мои хоромы. Пошли – с родителями познакомлю.

И снова тронула за руку, и Павел послушно кивнул.

Внутри дома Марьяны, как и во дворе, оказалось красиво, просторно и очень уютно. Внутри имелся как туалет, так и душевая кабина, на деревянных, окрашенных светло‑коричневой краской полах лежали расписные ковры, на стенах красовались вышитые полотна и картины –пейзажи и натюрморты.

– Моя работа, – с улыбкой произнесла Марьяна, увидев интерес Павла к картинам.

Она без куртки и ботинок выглядела отталкивающе: одно плечо слегка ниже другого, за спиной горбик. Только глубокие чёрные глаза выделялись резким контрастом красоты на фоне изъянов. И удивительно густые чёрные волосы были заплетены в тяжёлую косу.

Дом изнутри выглядел гораздо больше и просторней, чем снаружи. По пути в комнату Марьяны они миновали гостиную с дорогой кожаной мебелью тёмно‑бордового цвета и тяжёлыми шторами до пола в тон мебели. Павел даже задержал взгляд на узких стильных полках на стене, где рядом крепился импортный широкий и большой плазменный экран телевизора. Как раз такой он недавно видел в магазине в разделе, где цены были просто сногсшибательными.

На диване сидела мать Марьяны – такая же черноволосая, черноглазая, неопределённого возраста женщина, с некрасивым лицом с резкими чертами. А ещё очень тучная: жировые складки некрасиво обрисовывали бока под цветастым шерстяным платьем. Толстые щиколотки женщины выглядели опухшими, как и слегка одутловатое, вытянутое, как у дочери, лицо, на котором нос был приплюснутый, а не острый как у Марьяны. Зато голос женщины, когда она в ответ поздоровалась с ним, был властный и громкий.

«Таким если на кого крикнуть, – подумал Павел, – то может заложить уши».

Улыбка женщины была неприятной, а взгляд из‑под густых ресниц тяжёлый, пронзительный – одним словом, рентгеновский. От её взгляда Павлу хотелось поёжиться, как и от улыбки, ведь женщина больше ни о чём не спрашивала, словно и так всё интересующее её о Павле знала. Только с Марьяной они многозначительно переглянулась как какие заговорщицы, а Павел от их взглядов поёжился.

У Марьяны в доме была своя, богато и современно обставленная просторная комната с лестницей на чердак, где располагалась, по её словам, художественная мастерская.

Усадив Павла на диван, Марьяна сказала, что отчим вскоре принесёт им бутерброды с чаем, а затем стала расспрашивать его, как на каком допросе. А Павел, рассказывая о себе, неожиданно понял, что не может не отвечать на вопросы Марьяны, как и не может ей соврать, даже приложив усилия, и от этого понимания мороз прошёлся по коже. Стало жутко, и голова закружилась.

Словно поняв, что с ним происходит, Марьяна гаденько улыбнулась и перестала расспрашивать. Затем встала, словно знала, что сейчас в дверь вежливо постучат, и сказала:

– Заходите, Жора Геннадьевич.

И в комнату с тяжёлым подносом вошёл высокий и тощий жилистый мужчина, совершенно седой, с лицом измождённым и испещрённым тонкими резкими морщинами.

Он был в тёмных, свободного покроя штанах и клетчатой фланелевой рубашке, с надетым поверх кухонным передником. Поздоровавшись глухим и сиплым, как бывает у заядлого курильщика голосом, мужчина натянуто улыбнулся и, как приметил Павел, старался смотреть либо себе под ноги, либо в сторону, но не встречаться с Марьяной взглядом.

А на Павла Жора Геннадьевич таки глянул, встретившись на мгновение с ним взглядом. И Павел от того взгляда обомлел, внутри зашевелился червячок тревоги, ибо в глазах мужчины застыла тяжкая, едкая, застарелая мука, словно внутри его гноилась и болела сама душа.

Марьяна подвинула к дивану круглый стеклянный столик, предварительно переложив с него на диван ноутбук. Затем помогла Жоре Геннадьевичу переставить на стол с подноса чашки с блюдцами, большой заварник и вместительное блюдо с бутербродами из круглых булочек с ветчиной, сёмгой и адыгейским сыром.

– Приятного аппетита, – тихо пожелал Жора Геннадьевич, опустив глаза, затем поспешил уйти.

Отчим Марьяны вызвал у Павлика беспокойство, поэтому он как бы в шутку спросил:

– У вас так принято, что глава семьи готовит?

TOC