Мёртвые воробьи

Летело время, я рос. Уже будучи подростком, я решил с другом прокатиться в деревню. Это был конец августа. Мы жили у его бабушки, пили деревенский самогон, катались на лошадях и дрались с местными татарами из соседней деревни. Чтобы не мешать окружающим, мы разбили большую палатку и привели туда Нелю и Наташу.

Девушки были с опытом и старше нас на пару лет. Поэтому Наташа, недолго думая, уложила меня на лопатки и стала решительно стягивать штаны. Я, сопротивляясь, надевал штаны обратно.

– Ты чё делаешь? – спросил я у неё.

– Ну, сейчас ты запомнишь тамбовских баб, – сказала она, задрав длинную юбку. Я увидел загорелые красивые ноги.

У друга было всё иначе…

– Нель, у меня не стоит! Ну видишь, ну не стоит же, – сказал он раздосадованно и вышел из палатки, надевая шорты.

Неля была голой и мрачной.

Когда мои бурные каникулы с распитием напитков и лишением девственности закончились, я чёрный, как смола, летел в поезде, трясясь от нетерпения поделиться новостями, накормить друзей байками и попить с ними пива.

На пороге меня встретила мама. Я с сумками залетел в дом и увидел на столе портрет отца с лентой и его документы.

– Сын, нашего папы больше нет, – сказала мама, посмотрела на меня и заплакала.

Я вошёл в другую комнату. На больших полках лежали его пластинки. Старый проигрыватель был с отпечатками его пальцев, как будто он только что прикасался к нему.

Это лето выдалось сложным для отца, я не понимал тогда почему. Он поехал в отпуск к моей бабушке, к своей маме.

Однажды, перемахнув через балкон (батя был крепкий, а бабушка жила на втором этаже), он пошёл в яблоневый сад, который находился недалеко от нашего дома. Было начало августа… Стянув с брюк свой ремень, он взобрался на одну из яблонь. Завязав плотный, хороший узел на другой стороне ремня и обмотав им свою шею, он присел.

Через час проходящий мимо сторож крикнул:

– Эй, мужик, ты чего там уселся? Слазь давай.

Отец не ответил… На земле валялась недокуренная «Прима».

Я вышел на балкон его пустой комнаты. С зеркал ещё не успели снять простыню, поэтому мне показалось, что очень темно, а я хотел света. Я закурил, руки дрожали, я плакал.

 

Глава 8. Машино лето

 

Всё бывает иногда непросто, тяжелее, чем мы думаем. Шум ветра в ушах на высокой скорости, любимый летний закат или пьяная песня в баре неспособны отговорить нас притворяться.

Мы любим надевать маски, чувствуя, как ледяной металл, касаясь лица, создаёт нам ощущение комфорта. Мы смотрим сквозь прорези на остальных. И, гримасничая, мы играем. Предаём близких людей, шепча на ушко, боясь, что кто‑то ещё услышит.

Грубим официантам, оставляя плохое настроение у человека, с которым разминёмся навсегда. Снимаем шлюху и, трахая её на пустом берегу холодного озера пару минут, представляем, что она та самая… а потом, осознав, что это не так, холодно бросаем её заработок на песке. Мы притворяемся. И, когда мы остаёмся в пустой комнате наедине с собой, наша реальность снимает чёрное, как ночь, платье, обнажив красивые ноги в чулках. Разрушая наши построенные на лжи хрустальные замки, она смотрит прямо в глаза, испытывая нашу верность и злость. И есть маленькая возможность остаться собой. Тот самый канат, по которому, сбросив маски, мы идём на свет. Любовь.

Да, та самая, которую я встретил, когда учился ещё в школе. Я проходил мимо её дома. Она вышла мне навстречу. Её глаза смотрели на меня радостно и с интересом. Возле уголка её губ была небольшая, аккуратная родинка. Её кожа была смуглой, словно она приехала с юга. Не знаю, какая сила двигала мной, но я подошёл к ней. Она мне улыбнулась.

– Тебя как зовут? – спросил я, не узнавая своего голоса. Такое ощущение, что я охрип за пару секунд.

– Маша, – ответила она, смотря мне прямо в глаза.

Я почувствовал то, чего никогда не ощущал. Это было необъяснимое: дрожь, озноб, сердце долбило, как молот по наковальне, отдавая в виски.

– А ты где живёшь? – спросила она.

– Я живу в другом районе, приезжаю по выходным сюда, к бабушке. Кстати, я знаю твою сестру Алинку. Мы часто бывали у вас в гостях, во дворе и в саду.

Естественно, о безобразиях, что мы там творили, когда были помельче, я умолчал.

– А я из Магадана приехала.

Чувствовался северный акцент, и вместо «Магадана» мне послышалось «Мэгэдэна». Я не стал переспрашивать.

– Буду здесь доучиваться до лета, потом каникулы тут, а осенью домой. Может, пойдём сыграем в бадминтон? – предложила она.

Я согласился, и мы прошмыгнули в нашу любимую с Дэном калитку.

Земля уходила из‑под ног, когда каждую пятницу я нёсся радостно из школы, садился в трамвай, летел в частный район, чтобы вновь её увидеть. Мы играли в карты, слушали «евротехно» на её маленьком красном магнитофончике, играли в настольный теннис. Мне, честно, было плевать на эти игры. Я понял, что влюбился так сильно, что крышу сносило на пять километров вперёд, а я бежал за ней, догоняя. Мне нравилось в Маше всё: её говор, её взгляд, фигура, смуглый тон кожи, то, как она смеётся. Фантазии моей не было границ, я представлял, как мы целуемся, как я её обнимаю. Но это были только фантазии. На деле же я играл роль друга‑дурачка, которому палец покажи, он и засмеётся, или знакомого мальчишки с соседнего двора.

Однажды как бы невзначай, по‑дружески я взял её руку. Маша не оттолкнула, а просто приподняла брови и удивлённо посмотрела на меня. Я сразу её отпустил и перевёл разговор на бестолковые темы. Я и понятия не имел, как себя вести, – ведь это случилось со мной впервые.

Очень быстро пролетел май. Настали, как всегда, летние каникулы, приехал Дэн.

Мы с ним обнялись, так как очень соскучились друг по другу. Он привёз мне подарок – бандану Metallica.

Я стащил пару сигарет L&M Light у своего дядьки, который приезжал к бабушке. Тот меня засёк и погнался за мной, но я успел удрать.

– Я тебе, блять, блок куплю! – орал дядька мне вслед. – Ты заебал уже, понимаешь?! Как лето, так я без сигарет. Одно и то же, ёп твою медь!