Мёртвые воробьи

Спустя пятнадцать минут мы сидели на брёвнах, грязные, в пыли, перемешанной с кровью. Дэн постоянно плевался, матерясь, я не отставал.

– Ладно, – произнёс наконец он. – Кого выберет.

Он достал сигарету и протянул мне. Мы закурили.

Пришло время ему уезжать. Мы стояли вечером на прогретом асфальте, нас доедали комары. За спиной стучали, разгоняясь, трамваи.

Ксюха была в чёрной кружевной юбке и футболке. Она пришла попрощаться с нами и с летом. Впереди был сентябрь.

Дэн неожиданно обнял её. Его рука нежно обхватила её талию. Дэн посмотрел ей в глаза.

– Ты меня любишь? – спросил он.

Она положила руки ему на плечи, ничего не ответив. Они поцеловались. Я отвернулся.

Дэн уехал в Москву, а я жил у бабушки весь сентябрь. По выходным мы с Ксюхой резались в карты на фоне бабьего лета.

Мы построили с ней шалаш и периодически ныряли туда покурить сиги и поиграть в карты.

В один из дней, когда азарт игры достиг апогея, она сказала:

– Дэн, ты любил?

Я сначала не знал, что ответить.

– Наверное, да, Ксюх…

Дальше был туман. Я обнял её, придвинулся к ней ближе и почувствовал вкус её губ и языка.

Я как сумасшедший целовал её, не мог остановиться, понимая, что предаю лучшего друга.

– Я люблю тебя… – шептал я ей.

– И я тебя… Прости меня…

Начинался дождь. Первый по‑настоящему осенний ветер, оттеснив лето, разбрасывал листву по холодному асфальту. Мы с Оксаной, схватившись за руки, выбежали из шалаша. Нас прицельно расстреливали дождевые капли, одежда вмиг стала мокрой. Мы побежали к её дому вниз по тропинке.

 

Глава 6. Солидол

 

Наверное, никогда не получится дать нужное определение счастью. Оно у всех разное. Но каждый из нас старается быть в этом состоянии как можно дольше, черпая эйфорию этого непонятного ощущения, когда хочется всех обнять и простить. И никто тебе ничего не должен и не обязан. Но иногда этот мираж бывает обманчив. Это как несуществующий светлый образ, который был придуман непонятно кем и зачем. И если даже его можно ощущать или трогать, вы уверены, что это именно то самое чувство? Как бы там ни было, мы как можно быстрее стараемся упасть в эту светлую пропасть, может быть так и не поняв этого слова и его точного определения.

Мы с Дэном использовали наши заслуженные каникулы по полной. Огороды, бабки с лопатами, походы в магазины за тёплым курским хлебом – было не наше. Клевание семечек, игра в карты, футбол, прятки, драки, мопеды, велосипеды – вот к чему мы стремились.

Однажды, в один из таких знойных, полных блаженного безделья дней, я не спеша спустился с крыльца частного кирпичного дома, лениво зевнул и посмотрел на гараж. В гараже мой дед возился с какими‑то железками, там стояла белоснежная дедова «шоха», его любовь, которую он периодически разрешал мне мыть и иногда менять колёса. Выкатив свой велик и осознав, что с ним что‑то не то, я спросил:

– Дед, солидол есть – цепь смазать?

– На полке глянь, – не оборачиваясь, ответил он. – Только при мне смазывай, всю банку не дам.

Я, проскочив в гараж и схватив трёхлитровку, доверху набитую солидолом, сделал вид, что не слышу.

– Ни хуя, смазывай при мне, – терпеливо повторил дед.

– Дед, меня Дэн ждёт! – рассердился я.

Он выпрямился и, оторвавшись от своего занятия, грозно посмотрел на меня. Я обратил внимание на его тяжёлые кулаки и засученные рукава промасленной спецовки. На пальцах одной руки смело было набито «Люба», на другой – «Надя». Наверное, чтобы не забыть, подумал я. Мой дед был не робкого десятка: в молодости две «ходки» за хулиганку, ненависть к коммунистам, будильник с портретом Ельцина. Драки с нашими соседями и хорошее знание отборнейшего мата украшали его суровую биографию.

В этот день у него было хорошее настроение, и, секунду поразмыслив, он ласково сказал мне, ухмыляясь:

– Ладно, возьми, только верни сразу, и не нахуевертите там что‑нибудь.

Я рванул с места, не особо уловив смысл последнего замечания, и через секунду уже мчался на скрипучем велике к калитке, обняв банку с солидолом.

За калиткой стоял недовольный Дэн.

– Чё так долго?

– Да я солидол взял, – сказал радостно я.

– А на хер он нам упал? И зачем так много? Ты бочку не догадался взять?

– Дэн, цепи смажем, – ответил я с досадой.

Осознав, что заняться больше особо нечем, мы бросили велики у трамвайных путей, и работа закипела. В процессе я заметил у Дэна особенный блеск в глазах, как правило не предвещавший ничего хорошего.

И вот он бросает своё занятие, подходит к рельсам и мажет один из них солидолом, потом своим ботинком равномерно растирает тёмно‑коричневую массу. Я, открыв рот, наблюдаю за происходящим.

Мы как раз находились на крутом склоне. Трамваи, чтобы на него взобраться, должны были набрать скорость.

Дэн так же молча подошёл к велику и продолжил смазывать цепь.

«Ну, пиздец!» – подумал я.

Вдалеке, радостно стуча о стыки рельсов, показался первый трамвай. От остановки было недалеко, и он начал ускоряться. И, когда цель была уже близка, он резко застыл на склоне. Его колёса крутились, размазывая солидол, но ехать он не ехал. Мы, так же делая вид, что ничего не происходит и спрятав банку в кусты, ремонтировали своих педальных коней.

Трамвай кое‑как освободился из плена и с большими пробуксовками двинулся далее. Потом резко остановился, из водительского окна высунулся машинист:

– Пидора‑а‑асы, я обратно поеду, вам пиздюлей навешаю!

Дэн посмотрел на меня и улыбнулся.

– Ну, суть ты понял, – произнёс он.

Спустя каких‑то двадцать минут мы смазали все рельсы от одной остановки до следующей, прячась с банкой по кустам и выжидая паузы. Когда процесс был закончен, мы на великах заехали за угол и закурили. Я захватил пару сигарет L&M. Дэн, затягиваясь, произнёс: