Не вспоминай меня

Чем я вчерашний отличаюсь от сегодняшнего? Я ведь чувствую, что меня направляют принципы, внутреннее чутьё, своя правильность. И алкоголь, который срывает замки, превращая в тупое животное, если перебрать… Не я, это не могу быть я.

– Ты? Нет, просто… Ты не помнишь? – бормочет она, теряясь от моего прикосновения.

Сжалась, замерла, а я всего лишь накрыл холодную ладонь своей и утопил её в страхе.

– Кать, я не знаю, что натворил вчера, голова раскалывается и… Я не помню. Ничего не помню. Ни тебя, ни себя, ни этого дома. До сегодняшнего утра – чёрная пропасть, которая бесит. Бесит, я знаю! Не помню себя, но знаю, что никогда не чувствовал такой беспомощности! Что ты у меня есть, не подозревал, пока эта Шура не пришла. Я ведь как её увидел, испугался, – пытаюсь рассмешить, плету, что на язык попадёт. – Не мог я такую женщину выбрать, не моя она.

– А я – твоя? – вопрос‑отчаяние.

– Моя, – отвечаю твёрдо, теряясь в зелёных омутах.

Не помню, но почему‑то же я выбрал её, не ткнул же в первую попавшуюся девушку, решив, что она станет моей женой!

– Не твоя, – выдохнула, выбивая из‑под меня опору. – Не была твоей и не буду!

Я хотел ответить, но понял, что не могу, не смогу, не сейчас, когда нас разделяет её обида и моя память.

Вышел в коридор, огляделся в поисках своей одежды, но нашёл только бесформенную, драную куртку, психанул, натянул и вышел на улицу.

Холод тут же пробрал до костей, но я закрыл глаза, впитывая его, отпуская напряжение.

До одури хотелось курить, но что‑то останавливало. Чувство, что бросил давно, такое яркое и непререкаемое, моё.

Тёмное небо, заснеженный двор, и я стою в одиночестве, не зная, как сказать своей жене, что не хочу ссориться. Плевать, о чём я думал раньше, зачем заливал… Горе? Радость? Катя не кажется мне плохим человеком, она чистая и свежая, уставшая, но искренняя. Вдыхаю морозный воздух, чтобы успокоиться, но злюсь сильнее. Я не привык оправдываться за то, чего нет, в этом уверен твёрдо. Как и в том, что не умею просить прощения. Может, она поэтому ушла от меня? Да, Катя могла разозлиться, встать в позу и бросить несговорчивого мудака. Я вижу это в её взгляде, слышу в каждом слове.

За моей спиной открывается дверь, и я почти слышу, как она зовёт меня в дом, но… Катя просто проходит мимо, скрываясь за углом. Я слышу скрип снега под её обувью, но не решаюсь идти следом, не хочу, чтобы она злилась ещё сильнее.

Смотрю на небо, вспоминаю себя и злюсь как никогда раньше.

Ошибка. Увидев вновь Катю, понимаю, что до этого не умел злиться.

– Какого? – вскипаю, видя, как она, чуть согнувшись, несёт полную охапку дров.

Подлетаю, пытаясь забрать, но жена останавливается, зыркнув на меня как на врага народа.

– Что тебе ещё? – устало произносит, перехватывая поленья покрепче.

– Ты дура? Почему не сказала?

– О чём? – искренне удивляется, и я почти ей верю, но злость во мне не собирается молчать.

– Брось дрова, я сам принесу.

– У тебя травма.

– Головы же, а не рук.

– Стас, – вдруг вздыхает Катя и отбрасывает всё прямо в снег, словно устала от наших разговоров, от этой жизни и от меня. – Я не шарилась по твоим карманам, но в брюках никаких документов не было. Может, что‑то осталось в пальто, оно висит за домом. Посмотри, пожалуйста. Я хотела как лучше, но тебе, наверное, стоит сходить в больницу, – замирает и твёрдо добавляет: – Не у нас в городе.

– Выгоняешь?

– Это, правда, не твой дом. Да и я тебе не жена.

– Моё мнение тебя не волнует?

– Меня волнует, что ты ничего не помнишь. А когда всё вспомнишь, начнёшь винить меня, и это закончится плохо. Понимаешь?

Понимаю, что она меня боится, что смотрит так, словно ждёт подвоха, удара исподтишка. Твою мать, кем же я был?

– Хорошо, я решу проблему, – разворачиваюсь и бросаю: – Дрова не тронь, принесу.

– Мы не женаты! – кричит мне в спину.

Упрямая.

Но и я не лучше. Вот в чём, чём, а в этом уверен на все сто процентов. На двести. Моя память подводит, но ощущения – нет. Я точно знаю, что привык, чтобы мне подчинялись, и Катя должна это знать.

Пальто висит на бельевой верёвке рядом с дровяным сараем. Я даже не сразу обращаю на него внимания, хотя и пришёл сюда ради этого, мой взгляд прикован к топору, который прислонён к колоде. Вокруг мелкие щепки и несколько поленьев лежат прямо в снегу. В сарае не так уж много дров, я прикидываю, на сколько их хватит, но понимаю, что ни черта в этом не смыслю. Знаю только, что этого слишком мало, чтобы пережить зиму.

О чём вообще думает Катя? Неужели не понимает, что замёрзнет в этом доме насмерть?

Злюсь, поэтому сдёргиваю пальто слишком резким движением и тут же морщусь от запаха. От него воняет спиртом. Даже время и мороз не избавили меня от этой ошибки.

В карманах я нашёл несколько купюр и смятый чек с заправки, больше ничего.

Негусто, но пара тысяч хотя бы немного компенсируют моё свинство.

Осмотрел пальто и тяжело вздохнул. Разошлось по шву, кровь вряд ли отстирается, да и выглядит слишком вычурно. Мелькнула подлая мысль, что стоит оно больше, чем весь Катин дом. Не хочу думать о том, что оставил жену без средств к существованию.

Пошёл обратно, собрал дрова, вдохнул их смоляной запах.

Катя сидела на кухне, напряжённо стучала ногтями по столу, раздумывая о чём‑то. Стоило мне войти, замерла, следя за каждым моим движением.

– Надо решить, что делать с тобой дальше, – произнесла, смотря, как я подбрасываю в печь дрова, грея руки.

– Я остаюсь здесь.

– Нет!

– Да. Катя, ты моя жена…

– Я уже устала повторять, что мы не женаты!

– … и я не помню никого, не знаю никого, кроме тебя. Хочешь, чтобы я ушёл, я уйду. В ночь, в неизвестность, без одежды и денег. Если это то, чего ты хочешь, то скажи. Спорить не буду.

Она смотрела на меня, кусая губы.

Зелёные глаза сейчас решали мою судьбу, и я мечтал, что Катя сжалится. Пусть между нами пропасть, но я сделаю всё, чтобы выстроить чёртов новый мост, завоевать хрупкую женщину, такую слабую на первый взгляд, с разбитым сердцем и железным взглядом. Завоевать ещё раз, не помня, как мне удалось это в первый раз, но точно зная, что теперь отступать не собираюсь.