Невостребованная любовь. Детство

– Слушай, а мы сейчас праздник отпразднуем, всё ж таки День Победы! – Нина взяла Надю за руки и бегом увлекла её на кухню.

– Смотри, что я сейчас сделаю.

Она взяла ковш и быстро, как кошка, забралась на печь. Откинула в сторону пальтушку – так называли в простонародье плюшевое короткое пальто, и открыла флягу. Изба тут же наполнилась запахом браги. Нина зачерпнула ковшом брагу, села на край печных полатцев, свесив ноги, весело болтая ногами, напевала:

 

Напилась я пьяна, не дойду я до дома,

Довела меня тропка до вишневого сада…

 

Надя не на шутку испугалась:

– Да ты что надумала?

– Не бойся, никто не узнает. Я видела, как это делает Люба. Давай сюда воды. Пока старших нет дома.

– Воды? – удивилась Надя. – В чём?

– Да хоть в чём! – Нина продолжила петь:

 

Если б знала я, что так замужем плохо,

Заплела бы я руссу косоньку, да сидела б я дома…

 

В наше время, когда эта песня вновь стала популярной, после того, как её спела Надежда Кадышева своим великолепным голосом со словами: «Расплела бы я руссу косаньку, да сидела б я дома». Певуньи на моей малой Родине, отнюдь не претендуя на авторство ни слов, ни мотива песни, стали обижаться: мол, «они» не только мотив и слова меняют – они смысл слов искажают. Дело в том, что это по смыслу не верно. Раньше у русского народа незамужняя девушка носила одну косу! А не распущенные волосы. После замужества она могла заплетать две косы, делать кувки и другие причёски, но не должна была заплетать одну косу, она теперь не одна. Раньше распустить волосы, значило опростоволоситься, иными словами опозориться. По нынешним словам песни: «Расплела бы я руссу косаньку, да сидела б я дома», иными словами получается: «Опозорилась и сидела бы дома». Согласитесь, странный получается смысл. В словах: «Заплела бы я руссу косаньку, да сидела б я дома». Иной смысл, а именно: «Не выходила б я замуж».

Надя зачерпнула воды из кадушки литровой банкой и протянула банку с водой Нине на печь. Нина приняла банку с водой, а Наде протянула ковш с брагой. Нина, как на пружинке, движимая возбуждением от такой пакости, вскочила на ноги, выплеснула воду в брагу и закрыла флягу. Спрыгнула с печи и разлила брагу по гранёным стаканам. Брага ещё не выстоялась, была вкусной, сладковатой и отдавала хлебом. Девочки‑подростки впервые пробовали спиртное, и оно им понравилось. Вскоре Нина слазила на печь ещё за одной порцией браги, а Надя снова принесла воды. Этот манёвр они повторили и в третий раз. Сначала веселились, баловались, потом устав, опустились на пол, прислонились друг к другу спина к спине, стали петь песни. И не заметили, как уснули прямо на полу, голова к голове.

К тому времени вернулись Николай с женой из городской поездки. Они не смогли открыть ворота, постучали‑постучали в ворота, никто не открыл. Дед обошёл постройки, перелез через плетень в огород и через маленькие ворота из центральной ограды усадьбы в огород зашёл в ограду. Долго стучали в двери и в окна, достучаться не смогли, никто им дверь не открывал. Николай встал на завалинку, прикрыл ладонью сбоку глаза, чтобы не попадал лишний дневной свет, и стекло не отсвечивало, стал всматриваться внутрь избы. Нюра от волнения в испуге бегала то к двери стучать, то возвращалась к мужу, едва сдерживалась, рвалась сама заскочить на завалинку. Что могло случиться? Да всё, что угодно: «Сколько семей вот так от печного угара погибло. А лихой люд? Сколько их тут после войны ходит. Все наслышаны о зверствах бандеровцев – этих недобитков среди бродячего люда много бродит, ими детей пугают. А в доме одни девки…» Разные страхи приходили в голову Нюре. От неведения, что там случилось, она готова была выскочить из собственной кожи:

– Ну, что? Что там?!

– Да вон, лежат на полу.

– О, господи, помилуй! – вскричала Нюра.

– Не паникуй, дышат вроде. Иди‑ка из стайки нож принеси, которым кормушки для свиней чистим, – с показным спокойствием сказал дед.

Нюра опрометью кинулась в стайку, ругая саму себя за то, что не может быстро найти нож, упала. Вставая, увидела нож на соломе, воскликнула: «Спасибо, Господи!» – Видимо, нож просто упал с угловой полочки, схватила нож и к мужу. Николай ножом старательно выковыривал гвоздики из штапика – это тоненькие и узкие реечки, с помощью которых держатся стёкла в рамах. В сельских избах окна небольшие. Рамы в них имели одну вертикальную перегородку, которая не доходила до самого верха рамы, упиралась в верхнюю, горизонтальную перегородку. Ниже была ещё одна горизонтальная перегородка, разделённая вертикальной пополам. Она делила каждое вертикальное стекло на две неравных части: большое верхнее и совсем маленькое нижнее. Зачем так нужно было – непонятно. Скорей всего, это было обосновано размером стекла, из которого вырезали стёкла для застекления рам. Хорошо, что внутренние рамы были уже убраны. В наружной раме Николай освободил от штапика нижнее маленькое стекло, подцепил его сбоку ножом и вынул из рамы. Стал кричать в это отверстие в раме:

– Нина, Нина! Надя, Надя! Девки! Спите что ли? Оглохли что ли?!

Девочки не шевелились. Наконец, дед понял, что за запах ударил ему в нос, когда он извлёк из рамы стекло. Он глубоко вздохнул и медленно, громко в растяжку выдохнул. Без стекла можно было лучше рассмотреть горницу: Николай увидел разбросанные девичьи вещи, ковш на столе и два стакана с брагой. Поняв, что произошло, едва сдержал смех, глубоко вздохнул и шумно выдохнул:

– Смех и грех. Иди‑ка, мать, сбегай в огород, топор с собой прихвати, принеси‑ка мне ветку не сильно толстую, метра так три‑четыре.

Нюра замешкалась, ей показалась странной просьба мужа, но слово мужа – закон, и она поспешила в огород. На мокрой, ещё до конца не проталиной земле лежали две молодые берёзы с ветками, примятыми к земле тяжестью сена. Комель одной берёзы лежал поверх другого комля, в результате чего берёзы лежали в виде рогатки. Это, так называемые, волокуши. На них в сенокосную страду мечут сено в виде скирды или зарода. По первому снегу тросом цепляют за комли берёз, и трактор волоком тащит зароды хозяевам на их усадьбы. Был май, остатки сена лежали небольшими кучками на некоторых ветках.