Невостребованная любовь. Детство
Стол был настолько велик, что за ним могли разместиться полтора‑два десятка человек, вынести его из избы не разобрав, было невозможно. Вероятно, поэтому те, кто уезжал из этой избы, стол оставляли, и новые хозяева въезжал в избу, в которой уже был семейный стол – была такая традиция у русских жителей Южного Урала. Те, которые уехали, въезжали в другую избу, где уже также был большой семейный стол. В каждой избе были полати, они располагались под потолком от входной стены до середины избы, где одна матка полатей шла вдоль входной стены прямо над дверью. Вторая матка полатей, которая проходила над серединой избы, с правой стороны врубалась в сруб, а с другой – ложилась на печное возвышение около трубы. Для подстраховки сквозь матку проходил металлический штырь, снизу матки к штырю была привинчена большая гайка. Второй конец штыря проходил сквозь матицу‑матку потолка и сверху, на конце штыря также была привинчена гайка. На эти две матки полатей настилались доски, концы которых входили в специальные, продольные пазы на матках. Доски ничем не фиксировались, что позволяло при желании площадь полатей нарастить или наоборот убавить. Настил полатей не доходил до, так называемых, полатцев печи сантиметров шестьдесят‑семьдесят. Полати были, как правило, выше уровня поверхности печи на двадцать‑тридцать сантиметров. Попасть на полати можно только с печи. Например, просится ребёнок:
– Я пойду, погуляю? Мам, ну, я пойду?
Мать не хочет отпускать его и отвечает:
– Пойдёшь, пойдёшь с печи на полати, – это означало: «Никуда ты не пойдёшь», ребёнок знал и понимал ответ матери.
Поверхность русской печи была равной не менее чем полтора на полтора метра. Её площадь увеличивалась за счёт двух полатцев более чем в два раза. Одни полатцы шли со стороны первой комнаты – избы, и были шириной почти метр. Эти полатцы своим боком прилегали вплотную к печи, шли от кути и упирались в стену, недалеко от входных дверей. Под этими полатцами находился голбец или лежанка с подъёмной крышкой. Под крышкой находилась приличного размера пустота в виде ящика. Это был, своего рода, непереносной сундук для вещей и в то же время ещё одно дополнительное место для сна. Задняя стена печи не доходила до входной стены примерно полтора метра. Этот закуток за печью использовали как ванную комнату – там стоял умывальник, на ночь ставился, так называемый, горшок для маленьких. Зимой на ночь ставилось ещё, так называемое, поганое ведро с крышкой и для взрослых, кабы ночью в мороз по малой нужде на двор не бегать. Когда отёл коровы совпадал с сильными морозами, умывальник убирался из закутка, закуток перегораживали, и туда помещался новорожденный телёнок или вновь купленные маленькие поросята, пока не подрастут и не окрепнут. Над этим закутком располагались ещё одни полатцы. Эти палацы своим торцом упирались под прямым углом в первые полатцы, что были вдоль печи. Полатцы находились на одном уровне с поверхностью печи, так, что комфортно лежать на печи могло сразу несколько человек. Это было хорошее спальное место и очень любимое, как у детей, так и у взрослых, особенно в зимние холода.
За перегородкой, которая отделяла первую комнату, находилась куть. Это своеобразная кухня. В этой кухне было одно окно напротив устья русской печи. На перегородке со стороны кути имелась столешница, поднятая кверху и закреплённая к перегородке вертикально. Хозяйка, когда стряпала, опускала столешницу вниз, оперев её на ножки, которые были приделаны к ней снизу, устанавливала её в горизонтальное положение. Поверх перегородки шла полка с поднятыми боками от печных полацев до стены, так называемая грядка. От этой грядки вдоль стены над окном шла ещё одна полка, в левом углу заворачивала и проходила над дверью, что вела в горницу. Ниже окна шли лавки по той же траектории, что и полки, но у двери в горницу лавки заканчивались. В углу, вплотную к лавкам, стоял небольшой стол, на котором хозяйка готовила еду. Выше уровня стола шел угловой самодельный шкаф для посуды.
«В русской избе»
