«Он» всегда дома. История домового

– А продотрядовцы – люди почти все военные и оружие будет при каждом, – как набат звучала давящая речь хозяина дома. – Вам ответят плотным огнем, и нападение ваше будет в раз однозначно отбито. Кто уцелеет, тот обрез свой от страха бросит и в лес убежит. Кто ранен будет, тот к ним в руки попадет и перед смертью они из него все вытряхнут. Потом приедут настоящие вояки, и деревни наши перевернут вверх тормашками и найдут зачинщиков. Семьи в заложники возьмут, и вы все сами сдадитесь.

– Мы не сдадимся, – протянул гость, сузив страшные глаза, – мы до конца сражаться будем, мы лучше сгинем все, но своего не отдадим!

Он направил суровый взгляд на хозяина дома, в одну секунду перестав реагировать на его прямые доводы, став решительным и злым.

– Воевать вам нечем, в руках одни обрезы да старые охотничьи дробовики, – спокойным голосом и в прежнем тоне продолжил Андрей Осипович. – А у продотрядовцев уже с собой не меньше одного пулемета будет, а то и два. И с патронами у них все в порядке, и с подмогой. Сегодня вас не перебьют, завтра – перестреляют. Там люди военные.

– Мы не сдадимся! – медленно, багровея от злобы до самых ушей, хрипел собеседник хозяина дома.

– Ты просто никогда не видел, как орет баба, у которой дите на штык натыкают, – сказал и замолчал, отвернувшись в сторону бывший солдат, явно больше не собираясь доказывать что‑то гостю.

«Он» смотрел на говоривших мужчин из своего укрытия, находившегося на теневой стороне печной трубы, уходившей через доски потолка на чердак. «Он» почти не понимал происходившего, уловив только то, что его любимого хозяина дома хотят куда‑то силой увести и заставить делать что‑то очень и очень страшное, от чего кого‑либо из его детей будут потом убивать на глазах милой и доброй хозяйки дома, нанизывая на какой‑то штык. Пугаясь услышанного, сторонясь возможных будущих событий, где нависла чем‑то страшным угроза убийства воспитанных и сбереженных им хозяйских детей, «он» выскочил своим путем из дому, старясь спрятаться от проблем и обдумать происходящее. Не находя себе места от волнения, «он» остановился недалеко от порога дома, когда увидел сурового вида деревенских мужиков, куривших за ближайшим забором. Те молча стояли возле запряженных телег, пускали махорочный дым, глядя себе под ноги и будто ждали кого‑то, периодически поднимая напряженные взгляды в сторону «его» дома.

Сомнений у «него» не оставалось. Суровые мужики ожидали либо того, кто был в гостях, либо его вместе с самим Андреем Осиповичем, которого тот должен был привести его для участия в тех страшных мероприятиях, что громко и живо обсуждались только что. Желание предотвратить непоправимое и спасти жизни родным «ему» детям, «он», в своей манере, молниеносно принял единственно правильное решение для защиты хранимых «им» людей. По другому «он» не мог. «Он» был создан для оберега и честно выполнял свою функцию.

Объектом «его» внимания стало старое, покосившееся над дорогой полусгнившее дерево, которое вот‑вот должно было быть спилено и порублено на дрова трудолюбивым хозяином «его» дома. Оно стояло прямо на обочине и склонялось своим оголенным нутром так, что казалось, будто вот‑вот рухнет перед путником, издав зловещий треск лопающихся сухих волокон и крошащихся от удара о землю ломких веток. Однако, ожидавшие возле него люди, пускавшие в воздух клубы махорочного дыма, как будто не подозревали этого. Они продолжали курить, иногда нервно поглядывая за угол старого забора, откуда должны были увидеть посланного на переговоры с непокорным Андреем Осиповичем своего товарища.

Наконец тот появился у них на виду, о чем они услышали из‑за громкого хлопка входной двери, а потом увидели и его самого, широко ставившего при ходьбе ноги и размахивающего руками так, будто был излишне чем‑то раздражен. При его появлении злобно, как на чужака, залаял хозяйский пес. Мужики оживились, явно не ожидая обо всем сказавшего им вида своего товарища. Со стороны все стало ясно. Результат разговора читался в движениях негодующего человека. Кто‑то досадно сплюнул, кто‑то смял шершавой рукой в раз потухшую козью ножку, кто‑то выругался. Но никто не ожидал резкого и громкого звука у себя за спиной, когда старое, давно засохшее и полусгнившее дерево, с треском рухнуло возле них, едва не обдав крайних из стоявших мужиков своими ветками.

Едва подломившийся ствол коснулся земли, а воздух окропился множеством мелких сухих частиц и осколков коры, как из под него с громком криком выскочил облезлый бродячий кот. Сделав несколько стремительных прыжков, животное нырнуло под одну из телег, а потом скрылось в густых зарослях травы ближайшего поля. Все произошло столь быстро, пугающе и до того неожиданно, что некоторые их крестьян машинально отскочили в сторону. Многие дружно выругались, кое‑кто начал креститься, а кто‑то просто сплюнул, громко, во всеуслышание произнеся:

– Нечистая!

– Да тут всегда так было! – перебил всех взволнованный мужской голос, зазвучавший громче всех, как только закончилась череда молниеносно произошедших событий. – Словно заговоренное тут все! И баба скотину словами лечит! И хвори тут не берут никого! И будто бы охраняет их кто! Прямо слова поперек тут не скажи – то дерево на тебя чуть не свалится, то черт кошачий с ног не собьет!

– Пошли отсюда, – тихо сказал всем тот, который только что вышел из дома, где не получил ничего желаемого и не привлек на свою сторону главу семьи, на что очень рассчитывал. – Не пойдет он с нами.

– И что сказал? Почему не пойдет? – спросил его один из мужиков, только что едва не угодивший под крону упавшего старого дерева.

– Много чего сказал. Умный уж больно! – немного подождав, вытянул из себя озлобившийся посетитель дома Андрея Осиповича.

Оглянувшись в сторону места, которое он только что покинул, мужчина опустил глаза в землю, плотно сжал губы и сильно нахмурившись, произнес, адресуя слова самому себе и тем, кто волею судьбы находился возле него и мог его слышать:

– Боюсь, что он во всем прав!

Собравшиеся, поддавшись услышанным словам особо впечатлительных и суеверных товарищей, спешно покинули место своего сбора. Они так и не получили желаемого результата, и не стали прислушиваться к последним словам своего предводителя, делегированного на переговоры с важным и знающим, по их общему мнению, специалистом в военном деле.

– Дураки! Куда лезут?! Перебьют их всех, разгонят! Как пить дать, разгонят! А потом и нам за них достанется! Всем достанется, всех коснется! – негодовал, стоя возле окна взволнованный глава семейства, переживая за намерения отчаявшихся и потому вооружившихся крестьян его и соседних деревень. – С властью драться хотят! Где это видано, чтобы бунтовщики верх брали? Никогда такого не было! Всегда кровью бунты оплачивались!

– Вроде бы деньги обещали за собранное у крестьян, – тихо попыталась внести ясность хозяйка дома, выглядывая в окно из‑за спины мужа, чтобы то же увидеть, как удаляются те, кто еще несколько минут назад ждал решения ее мужа.

– Гроши обещали, а не деньги, Анна! – обрезал ее Андрей Осипович. – Гроши! А на них сейчас ничего не купишь. Все равно, что даром все отдать.

По‑деревенски, по‑бабьи, его жена прикрыла рот ладонью и слегка наклонила вперед голову, собираясь вот‑вот залиться слезами от беспомощности и незащищенности.