Операция «Сентябрь»

– Предлагаю сформировать четыре оперативно‑разыскных группы. По банде поляков группу возглавит капитан Стойко, по банде Крюка – капитан Веригин, по банде Обуха – капитан Урбанавичюс из райотдела МГБ, по уголовникам Бруса – капитан милиции Нестеров. Вы, майор Илюхин, и вы, подполковник Армалас, выделите в группы толковых офицеров. Вопросы есть?

Вопросов не было. Илюхин сиял, словно надраенный рубль. Одну из групп возглавил его офицер, а не приезжий.

– Ну а за вами, майор, – Савельев повернулся к командиру мотострелкового батальона особого назначения, – как всегда – материально‑техническое и силовое обеспечение.

Надо сказать, в этом батальоне служило много бывших партизан и кадровых пограничников, людей с большим боевым опытом и хорошей подготовкой. Так что батальон численностью в шестьсот бойцов и командиров представлял собой серьезную боевую силу.

После перекура майор Зарубин собрал командиров оперативно‑разыскных групп в своём кабинете, а Савельев задержал майора Илюхина.

– Николай Иванович, вам вместе с майором Зарубиным придётся заняться радиопередатчиками. Центр ежедневно требует отчёт по ним. Прошу ежедневно докладывать мне о работе в этом направлении.

В дверь постучали. В кабинет вошла молодая симпатичная женщина в новой отутюженной форме с погонами сержанта. Она вопросительно взглянула на Илюхина. Тот глазами указал ей на Савельева.

– Товарищ подполковник, – как‑то мягко, по‑домашнему, обратилась она к начальнику, – хотите чайку? У меня и булочки ещё горячие.

Савельев растерялся. Сержант была очень похожа на Лену, его супругу. Он ничего не ответил, только улыбнулся и задумался.

Память бесцеремонно вырвала его из реальности и мгновенно перенесла в Берлин, в тот первомайский вечер прошлого, сорок пятого года, когда в составе стрелкового полка его опергруппа «Смерш» должна была участвовать в штурме рейхсканцелярии, и он давал последние указания своим людям.

– Особенно беречь переводчиков, – наставлял Савельев. – Сегодня ночью пойдём вместе со штурмовыми группами полка. А сейчас всем готовиться.

Он задержал лейтенанта Сизову, переводчицу группы, оглядел её с ног до головы и сказал:

– Пойдёте, лейтенант, со мной. Держаться рядом. Глядеть в оба. Не зевать. Не отставать. Не бояться. А сейчас идите и переодевайтесь.

– Это как понять, товарищ майор? – Сизова вспыхнула, сделала обиженное лицо и вскинула вверх голову. Машинально стала поправлять элегантно подшитую новенькую полушерстяную гимнастёрку и отряхивать сзади бостоновую синюю юбку.

– А вот так и понимайте. Переодеться в полевую форму, надеть штаны, поменять хромовые сапоги на яловые. Автомат можете не брать. Но запасных обойм к ТТ советую взять побольше. Идите и выполняйте приказ.

Это было их первое знакомство. А потом было то чудесное утро начала мая сорок пятого, утро победного дня. Савельев велел старшине Кухаренко собрать опергруппу. Два десятка офицеров, в том числе и переводчицы, с напряжением ожидали указаний майора. Савельев с улыбкой оглядел свое воинство. Все одеты в выглаженную форму и при наградах. Сапоги блестят, как тульские самовары. А у некоторых девушек, в том числе у лейтенанта Сизовой, слегка, хотя и не по‑уставному, подкрашены губы.

– Ну, что, потаенное войско? – Савельев с улыбкой оглядел личный состав. – Не пора ли нам прогуляться по вражеской столице? Засиделись, небось, по бункерам да подвалам? Родным и друзьям сказать‑то не о чем будет. А еще, мол, Берлин брали. Сейчас семь ноль‑ноль. Два часа на променад, и вновь за работу. Ну, так как, вперед?

Все с воодушевлением поддержали предложение командира, весело и одобряюще загалдели. Девушки бросились целовать Савельева. Через минуту все его лицо было покрыто следами от губной помады.

Накануне в Берлине шел дождь. После него многие пожары поутихли. Дождь прибил страшную пыль, но усилил запах гари. Город, особенно его центральная часть, лежал в руинах. Не было видно ни одного целого здания. А сохранившиеся кое‑где фасады сиротливо чернели оконными проемами. Улицы превращены в нагромождения битого кирпича, бетонных осколков, искореженного металла, развороченного асфальта. Повсюду сожженная и подбитая немецкая и советская техника, изуродованные трамваи. Кругом воронки, воронки, воронки…

Вся компания вначале отправилась осматривать Рейхстаг. Изувеченное бомбами и снарядами здание, исклеванное огнем стрелкового оружия, украшенное алым стягом на уцелевшем остове купола, все равно сохраняло остатки былого величия.

На ступеньках примостилось множество бойцов. Одни просто сидели и курили. Другие перематывали обмотки и портянки. Некоторые спали, подложив под голову скатки шинелей или вещмешки. Три бойца импровизировали на трофейных губных гармошках. На них никто не обращал внимания.

Над всем этим скопищем людей, пришедших в Берлин со всех уголков Страны Советов, выживших в самой страшной и кровавой бойне в истории человечества, витал дух неимоверной усталости. Осознание победы, радость мира придет завтра. Сегодня они просто отдыхали от долгого и тяжелейшего труда.

Стены Рейхстага были густо исписаны победителями. Надписи имелись всякие. Много и нецензурных.

Потом вся группа направилась в сторону Бранденбургских ворот. Непроизвольно отстав, заглядевшись на чудом сохранившийся памятник, Савельев услышал рядом:

– Один из замечательных памятников конца восемнадцатого века. Архитектор Лангханс.

«Таким тоном говорят экскурсоводы», – подумал он и обернулся. За его спиной стояла Сизова и смущенно улыбалась.

– А откуда вы это знаете, товарищ лейтенант?

– Я, товарищ майор, на третьем курсе в университете на студенческой конференции делала доклад о памятниках Берлина XVIII–XIX веков.

Они вдвоем не спеша стали догонять товарищей.

– Мой доклад понравился. После конференции ко мне подошла со вкусом одетая незнакомая дама и предложила в свободное от учебы время поработать экскурсоводом в Наркомате иностранных дел. Обслуживать официальные делегации из Германии и Австрии. Так я оказалась в разведке.

Савельев впервые разговаривал с Сизовой во внеслужебной обстановке. «Интересно, – подумал он, – мы на фронте скоро уже два года вместе, а я практически ничего не знаю об этой симпатичной девушке. Я не знаю, сколько ей лет. Даже имени ее вспомнить не могу. Никогда не было времени ознакомиться с ее личным делом». То, что она прекрасный переводчик, великолепно владеющий военной терминологией, знали во всей контрразведке фронта. Его начальство неоднократно пыталось забрать Сизову то в корпусной, то в армейский отдел, но она исхитрялась всеми немыслимыми способами остаться в дивизии, в отделе Савельева. То заболеет. То сбегала к полковым разведчикам на допрос языка. А однажды, когда в очередной раз за ней приехали из штаба армии, она намазалась выпрошенным у артиллеристов пушечным салом и вся покрылась аллергической сыпью. По ранее достигнутой ею договоренности с главврачом медсанбата, был поставлен диагноз: тиф. Больше ее не трогали.