Осколки юности

Эти десять метров показались бесконечно длинными. Мне пришлось обходить многочисленные лужи и аккуратно идти по обочине, чтобы снова не свалиться в грязь.

Я постучала озябшей рукой по воротам, и через несколько секунд их открыла Настя.

– Привет. Ты чего в таком виде? – недоуменно спросила Настя, вскинув брови.

Я лишь молчала и смотрела на нее в упор.

– Ой, извини. Проходи скорее в дом, а то ты, наверное, замерзла.

– Я хочу помыться. Можно?

– Ага. Иди в душ, там, правда, воды немного, но ты все равно иди. На тебя точно хватит.

– Возьми пакет, пожалуйста.

– А что там?

– Открой – узнаешь.

– Лор, а это кому?

– Вам всем, – ответила я и послушно поплелась в крохотное помещение.

Струйки прохладной воды вперемешку с шампунем стекали по волосам, а я в это время остервенело натирала свое тело мочалкой, щедро пропитанной банным мылом. Казалось, еще немного, и кожа начнет пластами облезать. Мне хотелось переродиться в другое тело, в другого человека или, на худой конец, просто чудесным образом забыть такое ужасное событие. Пока я думала обо всем этом, не заметила, как растерла некоторые участки тела до крови, а остановилась лишь тогда, когда почувствовала, как кожа на пораженных участках начала пощипывать.

– Я принесла тебе полотенце… Ой, ты чего?

– Я… Мне плохо…

– Тихо. Успокаивайся. Вот, возьми полотенце, надевай пижаму и вылезай.

Я взяла полотенце из рук подруги и аккуратно вытерлась, боясь задеть саднящие места на коже.

Мы не торопясь прошли в дом и устроились в небольшой котельной. Настя протянула мне мои же сигареты, я взяла одну из пачки, чиркнула спичкой и начала курить.

– Лор, ты как вообще? Как себя чувствуешь?

– Насть, я не ела ничего весь день. Папа запил. Дома не было ни крошки. В общем… Так вышло, что не писала я на него заявление.

– Подожди. Но я не понимаю, как связано заявление и отсутствие еды в твоем доме?

Я набрала в легкие побольше воздуха и пустилась в объяснения:

– Такое дело, Мурка сегодня приезжал. Денег обещал за то, что я молчать буду и к ментам не пойду его сдавать. Вот я взяла их и не пошла.

– Боже мой. А мамаше звонить не пробовала?

– Насть, ты смеешься надо мной? – я еле держалась, чтобы не заплакать, но мой голос предательски дрожал.

– Ну чего ты? Я же предлагаю тебе найти какое‑то решение.

Мама. Это женщина, которая родила меня в холодную осеннюю ночь. Эта ночь была словно олицетворение моей мамаши. Она всегда была слишком холодна ко мне, кроме последних дней жизни со мной под одной крышей. На то короткое время она смогла показать настоящую материнскую любовь, а потом бросила меня. Просто оставила меня тут. Да, у меня есть папа, дедушка и бабушка. Но и на своих родителей ей плевать, мол, у нее своя жизнь, а у них своя.

«Вы тогда аборт мне сделать дали? Не дали! В город со мной уехали? Нет, не уехали! И меня не пустили! Хотели жить в колхозе в нищете?! Вот и живите. У вас есть ваша драгоценная Лорочка! Вот и якшайтесь с ней, а от меня отвалите! Сделайте вид, что меня не существует!» – таковы были последние слова мамаши, которые услышала моя бабушка в трубке казенного телефона на нашей сельской почте.

Я помню, что бабушка потом лежала в больнице. У нее резко подскочило давление, ей было плохо, и тогда ее забрали на скорой помощи.

Как назло, я запомнила ее хорошей и представить себе не могла, что материнскую любовь можно симулировать. Оказывается, что очень даже можно.

– Лор, ты чего?

Я оторвалась от размышлений и ответила:

– Знаешь, я устала плакать. Сегодня лежала на кровати с плюшевым зайцем и плакала. Говорила ему все и плакала. А он просто игрушка. Мне некому рассказать. Ни папе, ни маме, ни бабушке с дедушкой. Я вот еле сижу и не знаю, что вообще мне теперь делать и как жить.

– Плачь. При мне можно. Тебе можно все.

И тут я не выдержала. Говорила и вытирала новые слезы. Мое лицо спустя несколько минут стало красным и распухшим от них. А Настя просто обнимала меня и молчала. Но это определенно лучшее, что произошло со мной за последние сутки.

Я потеряла счет времени и остановилась только тогда, когда поняла, что вся Настина футболка была мокрой от моих слез.

– Ладно, ты извини меня за это.

– Ты с ума сошла? За что ты извиняешься? За то, что тебя изнасиловали, а я, как дура, с этим уродом в лес поперлась?!

– Не знаю даже, за слабость, наверное.

– Завтра на учебу пойдешь?

– Пока не думала об этом.

Мы с ней сидели до глубокой ночи. Потом она снова гадала мне на картах. Снова любовь выпала. Я не верила, а она по новой делала расклад, а там опять любовь. Я лишь смеялась и говорила, что не верю в это, Настя обижалась, так по‑детски надувала губы и морщила лоб. Вскоре после очередного расклада мы легли спать, ну а утро оказалось не таким уж и радостным.

Мы на пару мучились от того, что не спали до самого рассвета, и предстояло решить, идти в школу или прогулять ее.

В конце концов спор завершился на том, что в школу было решено идти.

Как ни странно, на первый урок удалось прийти без опозданий. Усевшись за третью парту первого ряда, Настя стала выкладывать учебник, а я ждала, пока она поделится со мной листком и ручкой, ведь из дома я не забирала ничего. Одежду мне дала Настя, я была в той же самой одежде, что и вчера, только вот в потрепанной майке идти не решилась. Вместо нее я надела красную водолазку, которую одолжила мне подруга.

Время уже перевалило за восемь, а это значит, что наш математик, Семен Геннадьевич, опаздывал.

– О! Знаешь че? Давай свалим, если математик не придет? Родителей все равно до вечера не будет!

– Хорошо, давай. Сейчас, только посидим еще десять минут для приличия.

Если честно, последнее, что меня волновало после недавнего события – это учеба в школе. Все равно решающими экзаменами являются вступительные испытания в университете. А уж переживать за сдачу школьных предметов не стоит, так как тройку точно поставят.