Остров страха. Возрождение

Я откинул крышку. Вот она, чертовка, лежит себе как новенькая, сверкает. Перьевая ручка «Parker Sonnet» с золотым пером. Подарок моей жены по случаю выхода первого романа «Плей‑офф».

Я поставил футляр на стол. Отвернулся к окну. В просвете между плотными коричневыми портьерами я видел ноги прохожих – в джинсах и кроссовках, в легких туфельках и даже сапогах. Такие разные и смешные. Оказывается, можно многое сказать о людях, изучая лишь ноги и походку.

– Ты здесь? – поинтересовалась Вера.

Я вернулся, покашлял, прочищая горло.

– Да, здесь… Где ты ее нашла?

– Там, где ты ее спрятал.

– Спрятал?

– Ну, дорогой, если считать, что дальний угол шкафа за старыми книжками – самое место для вещи, которой регулярно пользуешься, тогда ты просто хранил ее там. Но мне кажется, что все‑таки прятал.

Вера больше не улыбалась. У меня желание изображать благостность тоже испарилось. Стало как‑то грустно.

Юная официантка принесла наши заказы. Ловко управляясь с большим подносом, она расставила на столике чашки и тарелки, напоследок улыбнулась и попросила не стесняться, если потребуется что‑то еще. Вера молча приступила к кофе. А я мешал ложечкой сахар в чае и размышлял.

Я совсем забыл об этом золотом «паркере». Точнее, он не был для меня особенным фетишем, хоть я и неравнодушен к хорошей канцелярии. Он с самого начала «не вписался в мою руку». Ручка, безусловно, роскошная и, мать ее, дорогая – дороже продвинутого смартфона, – но я успел сделать ею лишь несколько коротких записей в рабочем дневнике. Я даже не успел израсходовать комплектный картридж с чернилами. Что же было не так?

Я знал ответ. А теперь его захотела узнать и Вера.

– Почему ты от нее избавился? – спросила она, пристально глядя мне в глаза. Я никогда не мог выдержать этот взгляд, почти всегда пасовал. Но сегодня решил высказаться.

– Знаешь, милая, что самое важное для писателя? Не тишина и покой в доме, не количество проданных книг и не благодарность читателей. Точнее, все это тоже важно, но куда важнее для него признание близких. Даже если он много лет пишет рассказы, которые никто не хочет печатать. Кстати, почти все авторы с этого начинают…

Вера начала хмуриться, опустила взгляд на бокал с латте.

– Я вполне устраивал тебя, когда работал на подхвате в разных изданиях или редактировал чужие мемуары и диссертации. Да, это были неплохие деньги, но они слабо утешали мое самолюбие. Ты на моем фоне была очень успешной, благополучной, правильной и нормальной, и на мои забавы с литературой смотрела со снисхождением. Мол, пусть балуется в свободное время. Кто‑то из мужиков в гараже пропадает, кто‑то на рыбалке, а мой что‑то пишет по ночам. Такой смешной, ей‑богу, ладно хоть не пьет…

Я сделал глоток из чашки. О блинчиках даже не вспомнил. Меня потихоньку несло, но я продолжал говорить спокойно, без форсажа.

– Я писал и пытался показывать тебе написанное: «Мамочка, посмотри, какую собачку я слепил из пластилина!» Ты улыбалась, но смотрела на меня так, будто я слепил собачью какашку. Да‑да, не ухмыляйся, всё так и выглядело. Это было очень грустно. И это могло продолжаться вечно. Но вдруг… – Я взял паузу, сделал вдох‑выдох. – Вдруг случилось невероятное: мне улыбнулась удача. Громкий дебют, успех, подписание долгосрочного контракта, интервью, эфиры. И вот он, золотой «паркер» в подарок от любимой жены… которая впоследствии не прочла ни одной моей книги, изданной большим тиражом.

Вера приоткрыла было рот, чтобы возразить, но я не позволил.

– Да, я уже слышал: устаешь на работе, дети взрослеют и требуют внимания, голова болит… как будто я от тебя требовал ежедневного траха. На самом деле всё было проще: ты не хотела меня читать. Боялась читать. Ты боялась узнать, какая пропасть нас разделяет. Для тебя чтение моих работ было равносильно признанию, что я представляю собой нечто большее, чем просто муж и отец, и мои амбиции имеют под собой основания. С того момента, как я это понял, твой «паркер» стал для меня олицетворением фальши и назойливым напоминанием о моем ментальном одиночестве. Поэтому я убрал его с глаз долой.

Я протянул руку к футляру, повернул к себе. Черная полированная ручка с золотыми вставками звала, манила, притягивала, как магнит.

– И вот он вернулся, – закончил я, отодвигая футляр. Больше мне сказать было нечего, мяч улетел на половину поля соперника.

Вера долго молчала. Теребила соломинку в бокале, не поднимая глаз. Я терпеливо ждал реакции, какой бы она ни была.

Вера меня удивила.

– Ты ошибаешься, – тихо сказала она, оставив в покое соломинку. – Во многом ты, возможно, прав, и мне нелегко это признавать… но мой подарок здесь ни при чем, поверь. Он был сделан от души, с любовью. И я была очень рада за тебя. Правда.

Она все же посмотрела на меня. Глаза ее предательски блестели. Черт, ну что же это такое.

– Помнишь ту историю с Полинкой, когда она… когда вы с ней чуть…

– Стоп, – прервал я. – Прошу тебя, не надо.

Вера покраснела. А я, наверно, стал белым как полотно. Та давнишняя история с нашей дочерью была, пожалуй, еще одним триггером грядущего расставания. Отложенным штрафом. Но я не хотел сейчас думать об этом.

Вера взяла себя в руки и сказала с легкой грустной улыбкой:

– Когда‑то мы мечтали жить долго и счастливо и умереть в один день. Такие смешные были.

Я проглотил ком, застрявший в горле.

– Забавно, что твой новый роман называется «Умереть вместе». Именно сейчас… О чем он?

– Не о любви. Он о дружбе, которая проходит испытание подлым предательством. Точнее, НЕ проходит.

– Звучит неплохо. – Она вновь погладила мою руку. – Творец мечты. Ты был им всегда. Таким и останешься.

– Что, прости?

– Ты забыл? На тренинге, в который нас с тобой втянули в девяносто девятом, тебя назвали «творцом мечты» – человеком, который создает сказку для людей. Видимо, пришло время создать ее для себя, а я только мешаю.

– Ох, вспомнила же…

Вера отняла руку.

– Ладно, всё. Еще раз с днем рождения.

Она вышла из‑за стола. Не дожидаясь моей помощи, надела куртку, сняла со стула сумочку. Хотела еще что‑то сказать напоследок, но передумала, послала мне небрежный воздушный поцелуй. Спустя несколько секунд я увидел в окно ее ноги в элегантных бежевых туфлях, медленно вышагивающие по тротуару.

Всё, что начинается за здравие, заканчивается вот так – за упокой.

Я захлопнул футляр «паркера» и вернулся к чаю. Он уже остыл.