Пешка. Игра в любовь

– Как никогда. Поэтому надевай что‑то… не знаю, клевое, времени куча еще и поехали.

– Стой, – беру его за руку и тяну обратно на кровать. – Сегодня суббота и…

– И? Нам по двадцать семь Жень, мы не можем просиживать наши лучшие годы, – подмигивает мне и улыбается, и встает на ноги.

– Я не хотела их просиживать. Этот день я планировала провести в нашей кровати, – томно опускаюсь на белые простыни, не прикрывая своего обнаженного тела.

Он смотрит на меня пару секунд и хлопает в ладоши один раз, потирая их.

– Обещаю тебе всю ночь без сна, но планам суждено сбыться. Родители уехали куда‑то в Таллин или что‑то в этом духе. Их дом в нашем распоряжении.

Потерпев неудачу, я кутаюсь в простыню и встаю, направляясь в ванную комнату.

Не скажу, что он тусовщик. Раньше, до того, как мы стали встречаться или жить вместе, хоть второе и произошло всего как два месяца, он гораздо чаще гулял. Его мама говорила, что только со мной он остепенился. Но порой случается вот такое, что он, загораясь идеей, просто не может остановиться.

Иногда сложно быть с ним. Быть той, кто может оставаться собой, но при этом уметь подстраиваться. Да и в своей жизни я всегда предпочитала учебу, затем ее сменила работа и постоянная занятость. Я не жалуюсь, однако, если в твоей жизни появляется вторая половина, ты не можешь с ней не считаться вовсе.

Включаю воду в душе и, бросив мешающую ткань на блестящий пол, достаю из шкафчика, висящего рядом с длинной столешницей на две раковины новый гель для душа, вспомнив, что старый бутылек выбросила утром.

– Ты мне не ответила, – доносится голос Ивана, а после появляется и сам он. – Так что ты скажешь о небольшом отдыхе?

Мы проспали до обеда, потому что буквально вчера вернулись в двенадцать ночи после «благотворительного» ужина с парой скупердяев, которые не знают, куда сунуть свои деньги. Но стоит зайти речи о детях, они тут же становятся в разы бедней и в сотни раз более занятыми, чем минутой раньше.

Мы ждали их полвечера, потому что их частный рейс задержали. Затем столько же слушали об их новой фабрике шуб из натурального меха.

ШУБ, боже! Меховая фабрика.

Нет, это их деньги. Они их заработали до копейки. Но черт возьми, если вы позиционируете себя как люди, которые готовы помочь безвозмездно, не тратьте время тех, кто не пустословит. Зачем громко кричать о своей миссии и благотворительности, если, по сути, они не стоили и минуты, потраченной вчера.

Я не могла уснуть, думая об этой паре престарелых… Уже все слова, точно‑описывающие их, исчерпала.

Я злюсь до сих пор, стоя в ванной, и понимаю, что Ваня не виноват. Поэтому опускаю плечи смотря на него в отражении зеркала и поворачиваюсь, задать уточняющие вопросы.

– Какого рода вечеринка, Вань?

– Те, на которых все напиваются и творят что хотят.

– Боже, ты же шутишь?

Он ступает ко мне и подхватывает под бедра, делая шаг в сторону душа.

– Нет. Мы напьемся пива и станем творить непотребные вещи на втором этаже прекрасного отцовского дома, оставив народ внизу.

– Поверить не могу, что ты это организовал. Твоя мать в курсе?

– Я сказал, что мы с тобой планируем прием.

– Боже, ты не мог этого сделать. Прошу, скажи, что это неправда. Когда она узнает…

– Если, ты хотела сказать. Просто ты не знаешь, как работает клининговая служба, если им приплатить.

Деньги. Все решают они.

Я закатываю глаза, когда он целует меня в шею, и ощущаю, как на мой лоб попадают теплые капли воды, прежде чем обрушивается весь поток.

– Итак, твой вердикт? – кручусь перед Ваней спустя три часа в коротком голубом платье, босоножках на высоком каблуке и волосами, спадающими мне на спину.

– Черт, а ты горячая штучка, Евгения Сазонова, – кружит меня вокруг моей оси танцуя.

– Ммм, лучший комплимент, – целую его в губы и, взяв сумочку, жду, когда найдет свои ключи.

– Серьезно, я ненавижу то, что они всегда теряются.

– Вань, я купила красивую ключницу в форме капли серой, которую расположила на комоде в прихожей.

– Сомневаюсь, что я воспользовался ей.

– Тогда пошли в гостиную.

Это становится смешным. Каждый раз он их теряет. Пусть наша квартира огромная, но потерять ключи, перемещаясь лишь от входа до спальни? Только он может это сделать.

– Я чертовски уверен, что не клал их на журнальный стол, – забирает связку из моих рук и пробормотав еще что‑то под нос идут дальше.

– Я ничего тебе не сказала, поехали, – иду позади посмеиваясь.

Мы спускаемся на парковку. Садимся в его любимую машину, название которой я даже не пыталась запоминать и уезжаем в загородный дом его родителей.

Мне уже стыдно перед Ольгой Федоровной за то, что еще даже не произошло, но уверена, что Ваня обо всем позаботится.

Мой телефон вибрирует. Я отвечаю на некоторые письма, связанные с фондом, в котором я рада «жить». Это не просто работа. Это действительно жизнь.

Никто не может прийти туда, оставляя дома сердце. Наша работа сложна и неоценима. Потому что никто и никогда не сможет оценить жизнь ребенка или нуждающегося человека в шансе на годы без болезни и боли. На будущее… Это сложно. Но я справляюсь. Потому что порой, все выше пронесенное в моей голове приходится перечеркнуть.

Цена есть. Иногда это сотни тысяч, иногда десятки или миллионы.

Да, мы не можем помочь всем. К сожалению, это просто невозможно. Будь проклята система, и все эти бюрократические заморочки. Будь прокляты деньги, которые встают на пути этих малышей. И будь прокляты все те болезни, которые отравляют жизнь ни в чем не повинным людям.

Это жестоко. И это убивает каждый раз, когда ты не успеваешь, как бы ни старалась.

Оставляю мысли о работе и улыбаясь принимаю руку Вани, который уже открыл мне дверь машины, как настоящий джентльмен.

Мы входим в дом, где уже полным ходом идет приготовление к вечеру.

– Ты нанял персонал?

– Должен же кто‑то приносить мне новое пиво.

– Пиво?

– Я не притронусь к чему‑то другому.

– Ты прелесть, – притягиваю его лицо и чмокаю в губы.