Плохая девочка. Путь к тебе

– А если наоборот – ценю? – С улыбкой отвечает вопросом на вопрос Серебров. Подмигивает, встает и выходит из комнаты. – Так что ты желаешь на ужин? – Доносится его голос из коридора уже через секунду.

 

Кай

 

Следующие несколько часов я вряд ли смогу восстановить в памяти. Добрался до дома – черт дери как. Кажется, шел пешком. В любой другой момент моей жизни, когда было плохо, я без раздумий выпускал своих демонов наружу – надирался до беспамятства, затевал кровавую драку или отрывался на вечеринках до самого рассвета, и эти простые действия всегда забирали часть моей боли.

Но в этот раз я точно знал, что не поможет. Ни алкоголь, ни хорошая взбучка не способны вернуть к жизни того, кто мертв. А именно таковым я себя и ощущал. Вернее, не ощущал совсем – ничего не чувствовал. Не слышал и не видел того, что вокруг. Это состояние, как затяжной прыжок из самолета, когда у тебя есть парашют, но ты намеренно не желаешь его использовать: даже когда до земли остается каких‑то пара мгновений.

Со мной уже происходило такое однажды. Шок и опустошение – вот, что я испытывал, когда ушел Харри. Но крошечный свет надежды на то, что отец может вернуться, теплился во мне потом еще долгие годы. А теперь? У меня даже нет слов, чтобы описать, что происходит у меня в голове. И что хуже – нет понимания того, как я это допустил? Как позволил сердцу открыться и кого‑то полюбить?

 

Я останавливаюсь у двери дома и долго смотрю на дверь.

Не хочу. Не могу войти туда, где мне было так хорошо с ней. Не могу находиться там, где все потерял.

Как все так быстро перевернулось? Вот я панике мечусь, надеясь, что все можно вернуть назад, а уже через мгновение Мариана вбивает гвоздь в крышку моего гроба – своими пронзительными голубыми глазами, трепещущими длинными ресницами и пухлыми алыми губами: «Занимаюсь сексом с тем, с кем хочу».

Но разве не этого я хотел? Не это предлагал ей? Я сам желал, чтобы Мариана была плохой. Чтобы легче было ее ненавидеть, чтобы это избавило меня от любых терзаний и сомнений. Так в чем же дело? Отчего так пусто внутри, что раздирает душу на части?

Душа…

Я улыбаюсь кривой ухмылкой безумца. Совсем недавно я думал, у меня ее нет.

Распахиваю дверь и вхожу. Как в бреду плетусь по пустой гостиной, прислушиваясь к тишине. Скидываю кроссовки и оглядываюсь вокруг.

– Твою мать. – Произношу глухо. – Твою ма‑а‑ать! – Ору на выдохе, толкая руками пустоту. – Будь ты проклята, твою мать!

– Мяу. – Доносится откуда‑то.

Я поворачиваюсь на звук и вижу котенка, выбегающего из‑за дивана. Он направляется ко мне, но я отворачиваюсь и падаю в кресло. Закрываю лицо руками. Делаю тяжелый, судорожный вдох, но предательский кислород никак не хочет попадать в мою глотку, сопротивляется. «Черт, почему же так тяжело даже просто вдохнуть?»

– Мяу. – Что‑то теплое касается ноги.

Мне хочется заорать, чтобы он убирался, хочется оттолкнуть его, но вместо этого я сцепляю зубы до хруста и тихо стону, по капле выдавливая из себя с этим звуком все раздражение и злость.

– Мр‑р. – Хвостик прыгает мне на колени.

И я замираю. У меня нет даже сил, смотреть на него. Наверное, он все еще пахнет Марианой, и у него такие же большие, обманчиво‑преданные наивные глаза. Я отворачиваю лицо и натыкаюсь на свое отражение в зеркале – ну, и мерзость. Выгляжу дерьмово: будто не спал две ночи. Но так и есть, и все время, пока я искал ее, мои нервы были на взводе, а мозг кипел.

Хвостик трется о мою грудь, мурлычет, но так и не добивается от меня ответной реакции. Я вряд ли способен дать тепла, чтобы обогреть даже такого кроху, как он. Мое тело абсолютно бесполезно, а внутренности черны – они сгорели, изгнили, превратились в прах, и от меня смердит одиночеством и болью. Единственное мое желание – никогда не вставать с этого кресла, врасти в него, превратиться в обивку и стать невидимым.

– Ты вернулся! – Разрывает тишину истеричный вопль. – Слава богу!

И меня начинает тошнить.

«Нет, господи, только не это, не сейчас…»

– Наконец‑то, Кай! Я чуть не сошла с ума, не знала, ждать тебя или нет!

Котенок испуганно жмется мне под мышку, я зажмуриваюсь в надежде, что, когда открою глаза, все исчезнет – в том числе и этот визгливый голос. Но шаги приближаются.

– Ты чего? – Раздается перед самым носом.

Я с неохотой открываю глаза, прямо передо мной – Эмилия.

Не представляю, что держало нас вместе так долго? Не спорю, она – красивая девчонка, но мы абсолютно разные, нам даже говорить было не о чем. Просто хреновы традиции: король школы встречается с королевой, поэтому он и король. И я держался за это. Так было удобно.

– Что с лицом? Ты упал? Ударился? Опять с кем‑то подрался? С кем? – Она выстреливает эти слова, как из пулемета.

– Эм. – Прошу я, поморщившись. – Не ори, у меня башка сейчас лопнет.

– Тебе больно? – Эмилия тычет пальцем мне в челюсть.

– Ай, – отталкиваю ее от себя, когда боль в месте удара простреливает молнией в голову.

– Ты ведь никогда не успокоишься, да? – Нависая надо мной, спрашивает она. – Так и останешься таким. Диким.

Ее губы обиженно поджимаются, а я пытаюсь сфокусировать на ней взгляд и разглядеть в ее лице что‑то такое, что должно сейчас сдерживать меня от лавины грубостей, которую я хочу на нее низвергнуть. Эм сказала, что у нее будет ребенок. От меня. Мой ребенок. Эта новость должна перевернуть мое сознание, поменять мое отношение к ней, но ничего не происходит.

Что со мной? Неужели, я конченный? Неужели, настолько поломанный, что не способен на элементарные чувства? Почему у меня к ней даже тепла и сочувствия не возникает? Ничего не щелкает внутри, не екает, не отзывается. Пусто.

– Я стою перед тобой, ты смотришь на меня, но не замечаешь. – Озвучивает мои мысли Эмилия. Ее красивое лицо меркнет. – Что ты такое, Кай?

– Ничто. – Шепотом отвечаю я.

Ничтожество. Грязь. Пустота. Тьма.

– Столько лет, и ты ничего ко мне не чувствуешь? – Качает она головой. – Что мне еще сделать, чтобы ты меня заметил? – Эмилия падает передо мной на пол. – Встать на колени? – Прижимает руки к груди, будто собирается вырвать сердце. – Умолять тебя?

– Прекрати. – Меня ее поведение только злит.