По стопам богов. Между двух миров
Она не выдержала и разрыдалась, упав на колени. Её плач пронзил сердце Камеса острым жалом осы. Он понял всё без слов, но не разозлился, не ушёл. Десятник упал на колени рядом и обнял жену. Сентимат была безутешна. Радость последних месяцев сменилась ужасным горем, которое обрушилось на неё песчаной бурей. Её мёртвый сын лежал в маленькой тростниковой колыбели.
Сентимат и Камес даже не знали о том, что мрачная тень, недавно уже погубившая одну жизнь, подбиралась к маленькой колыбельке. Существо с кожистыми крыльями и длинным гребнем на голове тихо залезло в окно. Яркие жёлтые глаза сверкнули во мраке, и существо приблизилось к мёртвому телу словно падальщик, увидевший лёгкую добычу. Вдруг в его зубастом клюве серебром сверкнула маленькая бусина. Крылатый гость склонился над младенцем, и комната озарилась яркой вспышкой.
Сентимат и Камес не увидели этого, но услышали тихий плач.
– Сенти? Ты слышишь? Это из дома? – прислушался Камес.
Они вскочили с земли и, держась за руки, бросились на третий этаж. Существа уже не было в комнате, но в колыбели из тростника кричало дитя.
– О, Исида! – воскликнула Сентимат и припала к младенцу, – он живой! Чудо! Это чудо!
Женщина схватила младенца и передала его отцу, плача от радости.
– Малыш… – произнёс Камес, прижимая ребёнка к груди, не веря в то, что произошло, – мой сын.
– Анху, – сквозь всхлипы произнесла Сентимат, – наш сын, Анху.
Счастливый смех раздался в ночи. В окно пробился луч света взошедшей на небо звезды. Это Сопдет – предвестница Нового года. И как звезда засияли души радостных родителей в маленькой забытой деревеньке в глуши.
Глава 3. Тайна в подвале
Стая белокрылых ибисов пролетела над рекой, затопившей прибрежные поля. Там расцветали водяные лилии и цветы папируса. С балкона высокой башни юноша в белых одеяниях взирал на великолепие зелёной речной долины, протянувшейся змеёй далеко за горизонт. Он осматривал благоухающие клумбы и сады, разноцветные флаги и знамена.
Это буйство красок среди белоснежных стен Уасет – великой столицы Та Мери, неудержимо врывалось в сердце впечатлительного юноши и дарило вдохновение. Он вдохнул воздух полной грудью и заглянул в свою комнату. Через мгновение на балконе уже стоял деревянный раскладной столик с табуреткой, обитой шкурой леопарда. Юноша закрепил специальными зажимами папирус на столике, открыл палитру с красками и подготовил острую тростниковую палочку, которой пользовались писцы.
«Прекрасной Меритшерит…» – написал юноша. – «Сегодня я вышел на балкон ранним утром и увидел прекрасные цветы в долине Великой реки. И я задумался о том, почему они не трогают моё сердце, как прежде? Не потому ли, что мне довелось увидеть то, что затмевает красоту всех цветов в Та Мери? Смотрю я на цветы, но перед глазами образ твой. Как дикий гусь попал я в ловушку твоей прелести. И не буду таить того, о, Шерит, что в жар от красоты твоей меня бросает. Словно силки для меня твои волосы, как два бездонных озера глаза твои. И в их водовороте утопаю я. Позволь обнять тебя за плечи, чтобы удержаться на ногах. Позволь вдохнуть твой аромат, чтобы прийти в себя. Дай лишь услышать голос твой, что заменил мне пенье птиц. И будет сердце ликовать моё».
Юноша вдруг услышал звон дверных колокольчиков. Кто‑то настойчиво пытался отвлечь его от письма возлюбленной.
– Один момент! – отозвался юноша. – Кого там принесло в такой час?
Он в спешке нанёс последнюю надпись на папирусе: «От наследного принца Нахтамона. Год две тысячи пятьсот тринадцатый эры Ухем Месут, день десятый, первого месяца, сезона Ахет[1]». В дверь уже нетерпеливо тарабанили кулаком.
– Сказал же, иду! – раздражённо крикнул юноша.
Когда Нахтамон открыл дверь, перед ним возник полноватый мужчина в коротком парике и тонкой ухоженной бородкой. Он поклонился, и юноша ответил тем же.
– Медути? Не ожидал тебя увидеть сегодня, – сказал Нахтамон.
– Как, вероятно, и вчера, – улыбнулся писец. – Вчера Ваше Высочество пропустили занятие, я беспокоился, не заболели ли Вы?
Юноша почесал макушку в надежде соврать, но как только попытался придумать что‑нибудь, все мысли спутались и разбились о камень совести внутри.
– Прости, Медути, я вчера упражнялся с воинами Хори, и, вероятно, так увлёкся, что совершенно забыл про наши занятия.
– Значит тебе физические упражнения кажутся более увлекательными, чем интеллектуальные? Этого следовало ожидать. – Грустно промолвил писец.
Юноша не хотел обидеть своего учителя, но и подобрать нужные слова не мог. Если бы Медути знал, что за беспорядок сейчас творится в сердце наследного принца, он, возможно, и понял бы его. Но последнее время Нахтамон был скрытен и совершенно не пытался проявить тягу к знаниям, чего требовали от него каждый день. Он пропускал занятия, стал невнимательным и расточительным. Именно поэтому Медути получил секретное распоряжение от Первой жрицы Амона проучить юношу так, «как это сделал бы его отец».
– Кеми, Аха, схватить его! – скомандовал писец.
Могучие братья ввалились в комнату наследного принца с цепями в руках.
– Прости, Нахтамон, но приказ есть приказ, – произнёс старший и набросился на юношу.
Младший схватил его за ноги и начал опутывать цепью, словно паук паутиной. Нахтамон даже не успел сообразить, что против него задумали, а когда понял – было поздно. Его связали по рукам и ногам и вырваться было невозможно.
– Не сопротивляйтесь, Ваше Высочество, для вашего же блага, – обратился к нему Медути.
– Что происходит, вы с ума все сошли? – кричал юноша.
Писец дал знак воинам, и они перевернули Нахтамона вниз головой. Аха с силой всадил в деревянный потолок, покрытый штукатуркой, металлический крюк, а Кеми подвесил на него связанного юношу, словно бычью тушу.
– Вам что, жизнь не дорога? – разозлился Нахтамон. – Я ваш господин! Как вы со мной обращаетесь? А ну‑ка снимите меня!
– Тише, господин, – с издёвкой произнёс Аха, – а то весь город соберётся на вас посмотреть. В таком виде господину не стоит показываться на людях.
– Ах, ты… Вот только развяжи меня, я тебе такое устрою! – огрызнулся Нахтамон.
[1] Ахет – Сезон половодья, когда Великая река разливалась и затапливала прибрежные поля. От высоты поднятия воды зависел урожай и жизнь в долине. Слишком высокий разлив мог разрушить фермы и деревни, при слишком низком вода не поступала в некоторые оросительные каналы и многие посевы высыхали.
