Похищенная синьора
Вернувшись с двумя хрупкими, тончайшей работы, керамическими блюдами, на которых были изображены в профиль мужчина и женщина, она застала Лизу в шкафу – та влезла туда до пояса. Беллине содержимое этого большого шкафа‑кладовки было хорошо знакомо – она заглядывала на полки множество раз, доставая постельное белье, гребни, разнообразные притирания, мази, бальзамы для тела и для волос в стеклянных, глиняных и металлических сосудах. Лиза тем временем расчистила заднюю стенку шкафа, которая оказалась потайной дверцей – за ней обнаружилась глубокая ниша. Беллина ахнула.
Лиза выпрямилась, потирая поясницу:
– Вот здесь можно что‑нибудь спрятать.
* * *
На Пьяцца‑делла‑Синьория разгорался огромный костер.
Беллина поскользнулась на мостовой – следы карнавального шествия были повсюду, горожане себя ни в чем не стесняли. Она поплотнее закутала худые плечи в старенький плащ, прихватив его рукой у шеи, словно защищаясь. Вокруг извивались в плясках тела юношей и девушек, оглушительно дудели деревянные рожки2, девицы легкого поведения свешивались с балконов, зазывая проходивших внизу мужчин. Все толкались, она чувствовала касания чужих плеч и рук – в обычный день подобное распутство недопустимо, думала Беллина, но у карнавала свои правила. Вернее, нет никаких правил.
Наверное, лучше все‑таки вернуться домой, решила она наконец, отрезать пришитый к нижней юбке кармашек и достать из него маленькие сокровища. Можно даже спрятать их в той потайной нише за стенкой шкафа, которую ей показала Лиза. Никто и не узнает об этом никогда. И Стефано не разберет в огромной толпе, была она у костра или нет.
Но что‑то заставляло Беллину идти дальше вместе с карнавальной процессией, направлявшейся к площади. Когда в поле зрения показалась высокая, стройная башня на дворце Синьории, одновременно донесся треск пламени большого костра, Беллину подхватила толпа и понесла вперед, как гигантская волна. На площади громоздилась деревянная пирамида, и огонь уже достиг высоты в два человеческих роста; языки пламени лезли вверх, в небо летели черные перья дыма.
Когда безудержная толпа внесла Беллину на Пьяцца‑делла‑Синьория, она увидела тысячи людей, окруживших костер. Там были ремесленники, прачки, ткачи, пекари, даже несколько богато одетых господ. Все восхищенно взирали, как сгорают предметы, символизирующие земные богатства. По другую сторону костра Джироламо Савонарола в простой сутане и кожаных сандалиях стоял на расставленной стремянке и, воздев руки, благословлял толпу. Беллина смотрела на него зачарованно. Если в глазах Стефано таился огонь, то проповедник носил в своей душе ослепительное солнце.
Из‑за спины Беллины сквозь толпу протиснулись двое парней. Они вдвоем несли огромное живописное полотно. Развернулись у костра, швырнули туда картину, и она, воссияв на миг яркими красками, вспыхнула. Толпа одобрительно загудела и затопала. Юнцы между тем всё прибывали, рассекая толпу целыми шеренгами. Шелковое платье, казалось, загорелось прежде, чем выскользнуло из рук одного из них, летя в костер, затем описало дугу, затанцевало в пламени, рассыпалось каскадом искр.
При виде следующего предмета Беллина охнула. Это была книга. Бесценный труд какого‑то безымянного переписчика, усердно скопировавшего от руки каждую букву. Даже не зная о ее содержании, можно было сказать, что книга – баснословное сокровище, древняя инкунабула в кожаном переплете, редкость. Сама Беллина так и не выучилась грамоте – отец Лизы считал нецелесообразным давать образование служанке, – но у нее защемило сердце, когда плотные страницы занялись огнем, а переплет почернел и выгнулся от жара.
Некоторые горожане приносили собственные вещи и расставались с ними весьма неохотно, но в основном Беллина узнавала в лицо парней и мальчишек, которых Стефано отправлял собирать излишества по домам флорентийской знати, и уж они‑то не жалели чужое добро. По одному и парами юнцы уже отправили в костер почти все собранные предметы роскоши, и каждый такой предмет, летевший в пламя, толпа провожала радостными воплями.
Беллина подобралась к костру так близко, что у нее щипало щеки от жара, а воздух, который она вдыхала, казался раскаленным.
Лишь теперь она увидела Стефано.
Он стоял у самого костра, наблюдая, как мальчишки швыряют сокровища в огонь, и в глазах его, устремленных на сгорающие богатства, Беллина видела нечто похожее на страсть. Сама же она вдруг почувствовала давно знакомую неприятную смесь влечения и опаски. Тотчас опустив руку в карман, нащупала там драгоценную добычу, украденную у женщины, которую вырастила как родную дочь.
По сравнению с живописными полотнами, дорогой мебелью, шелковыми платьями, шахматными досками, колодами карт, дорогой обувью – со всей роскошью, которая, сгорая сама, воспламеняла неистовство толпы, – эти безделушки казались мелочью, словно и вовсе ничего не значили. Что с того, если украденные ею побрякушки тоже сгинут во всепожирающем пламени? Она крепко сжала эти вещицы в кулаке. На мгновение ей захотелось развернуться и уйти восвояси. Украденное можно тайком положить в тайник Лизы – никто и не догадается. Лиза никогда ее не заподозрит. Но уже в следующий миг она ощутила на себе взгляд Стефано и увидела, как на его лице расцветает улыбка. Затем он кивнул ей из‑за языков пламени. Поздно было уходить – он заметил ее, узнал о том, что она здесь. Его глаза полыхали огнем, будто костер горел в нем самом. Беллина затаила дыхание.
Она достала кружева и жемчуг из кармана, медленно разжала кулак, как ребенок, которого поймали на воровстве и заставили показать, что он украл. Жемчужины тускло сияли отраженным светом. А дальше ей показалось, будто рука взметнулась по собственной воле – похищенные сокровища полетели в огонь. Жемчужины сгинули сразу, но ей на какое‑то застывшее во времени мгновение почудилось, что кружевная манжета закружилась в завихрениях пламени, затанцевала, словно языки огня решили с ней поиграть напоследок. Толпа опять разразилась радостными воплями, подведя черту в ее жертвоприношении.
Когда же Беллина устремила взор на Стефано, ожидая его реакции, оказалось, что он на нее уже и не смотрит – повернулся к толпе и раздает указания юнцам, требуя отправить в костер еще больше греховных излишеств, пока пламя не взовьется над крышами, угрожая сжечь небеса. А потом толпа, расступившись, поглотила его, и он исчез из виду.
Такова была награда ей за воровство, за жертву, за акт сопротивления.
К горлу Беллины подкатил ком, она ощутила вкус горечи и попыталась сглотнуть, словно хотела избавиться от горькой правды.
Она предала Лизу.
Нет. Предала себя.
Продала душу за улыбку.
Леонардо
Милан, Италия
1498 год
