Поймать тишину
Наутро проснулся сам не свой. Вдруг почему‑то захотелось немедленно заколотить окна родной хаты и вернуться под сень цивилизации. А что тут делать?! В этих заброшенных, пустынных джунглях! Если бы они не были родиной, то, клянусь, так бы я и сделал. Но они ею были, есть и будут навсегда. Наверное, поэтому, как только вспомнилось об этом, сразу же первый порыв угас; хотя совершенно не представлял, для чего деревенские, давно забытые проблемы должны были снова возникать на моём пути, а вернее – для чего и зачем так близко, так трепетно восприняло моё сердце чужую боль. Казалось, что такого не могло быть. Но так было. Оно – сердце – словно отделилось от разума. И когда разум говорил: «Паша, зачем ты вникаешь в дебри? Живи и радуйся. Тех денег, которые есть, хватит твоим детям и внукам. Не создавай сам себе лишних проблем!» – а на сердце сразу же жгло: «Эх, Павлик‑Павлик, помнишь, как в Краюхе целыми улицами сдавались «под ключ» новые дома? Теперь они пусты! Помнишь, какие толпы молодёжи собирал на вечерний сеанс ухоженный, просторный сельский клуб? А ведь он почти рухнул! Помнишь, Павлик, детский сад, куда впервые привела тебя за руку мама? Амбарный замок висит нынче на его покосившихся дверях!»
Подобное несогласие в самом себе снова заставило крепко задуматься. И вновь молчание было ответом на все встававшие передо мной вопросы. Никакой логики! Ведь всего, ну, скажем, год назад я мог одной своей подписью смести с лица земли не один, а даже несколько хуторков, мешавших осуществлению какого‑либо грандиозного проекта.
Людям – квартиры, хаты – под бульдозер. Легко! Все довольны, все смеются!
А все ли?
Быть может, какой‑нибудь Григорий Пантелеич, бывший тракторист, так и не смог привыкнуть на чужом месте. Быть может, дни и ночи напролёт смотрел он тоскливым взглядом с балкона пятого этажа туда, за город, где в погоне за бешеной прибылью выкорчевал стальной бульдозер его вековые корни. Смотрел, смотрел да так незаметно, трижды прокляв несовершенный жестокий мир, и усоп.
Но тогда не задумывался я об этом ни на секунду. Так почему же задумался теперь?
И кто сказал, что в человеческой душе есть логика?! Откуда он это взял?
Глава 11
Февраль, впрочем, как и прошедший январь, в этом году особо не буйствовал. Ночами ещё случались довольно сильные морозцы, но дни хоть и пасмурные, но тёплые ясно давали понять, что весна не за горами.
В Маруськином саду неугомонно чирикали собиравшиеся в большие стаи воробьи. Иногда резко налетавший ветерок настойчиво разносил их радостный гвалт по всей округе.
На Сретенье, к полудню, у Суконниковых на хозяйственном дворе громко прогорланил чёрный, с малиновым гребнем петух. Закончив феерическую песнь, он с важным видом прошагал к лужице талой воды посреди двора и, косясь по сторонам, опустил в неё короткий крепкий клювец. Тут же, вскинув кверху голову, зажмурил от удовольствия маленькие бусинки‑глаза. Так проделал петух несколько раз и, вдоволь напившись, отправился наводить порядки в курятнике.
Петро пристально наблюдал за птицей издалека. В самом углу двора присел он на кучу пиленых дров, курил. Заметив, что петух попил из лужицы, подумал: «Ага! Весна должна быть по всем приметам ранняя. Хотя какие они теперь, приметы? Всё наблюдалось и примечалось давным‑давно, в старину. Не было тогда ни самолётов, ни атома, ни всяких химических заводов. Так что теперь приметам доверять – дохлое дело. – И, глубоко затянувшись сигаретным дымом, выпуская его одновременно ртом и носом, Петро про себя решил: – А может? А вдруг? Зима, ведь хоть и тёплая, но сена ушло слишком много. Да и дровишки тают, словно тот скупой снег. Хошь не хошь, надо к приметам приглядываться. Авось на дурака сбудется!»
Петро Тимофеич поплевал на окурок и, бросив его в неглубокий, напитанный водой снег, придавил сверху кирзовым сапогом. Рассиживаться некогда. Хозяин медленно, явно оберегая от резких движений поясницу, поднялся. Завидев его, как по команде, протяжно забунела скотина.
Конец ознакомительного фрагмента
