Пообещай мне весну

– Да разве тебе нужны силы для того, чтобы стоять с кисточкой в руках? Ты плюешь на шанс стать известной в Нью‑Йорке, потому что у тебя нет сил?

– У меня депрессия.

Я шла и смотрела на свои ноги в снегу. Никто не говорил мне, что депрессия освобождает от гордыни.

– Опять громкие слова. Ты преувеличиваешь! Фабьена, я знаю тебя с твоих восьми лет, и ты всегда строила из себя жертву. Помнишь, как уверяла меня, как та простуда тебя убьет?

– У меня был мононуклеоз!

– Простуда, мононуклеоз, грипп – все одно и то же. У всех периодически не бывает сил. Дай себе пинка под зад, депрессовать будешь после открытия!

Я сбилась с пути. Все это время я шла, опустив голову, с яростью в сердце и в теле из‑за того, как он со мной говорил.

– Я строю из себя жертву? Ты правда так думаешь?

Передо мной пронесся заяц. Поднялся ветер, снег шел все сильнее.

– Да! И скажи мне спасибо: иногда полезно, когда тебя спускают с небес на землю. Судя по твоей реакции, я, видимо, первый, кто это сделал!

Почти стемнело, я уже не видела своих следов. Я слышала, как Этьен продолжает вещать, но не слушала его.

– За меня можешь не переживать, я твердо стою на земле. Обеими ногами – они, кстати, замерзли и все в снегу. Быть не может, неужели я заблудилась?

Последние слова я произнесла как будто самой себе.

Я уже не видела дом. Из‑за разговора я ушла намного дальше, чем собиралась.

– Чего? – непонимающе спросил Этьен.

– Иди в жопу!

Мне ответило далекое эхо. К черту и лес, и его милых обитателей, наверняка я всех распугала. Да хоть бы и вся гора пустилась бежать, я бы ее не пожалела. Я привыкла плакать, а не злиться, и не знала, что делать с таким ураганом эмоций.

Этьен и раньше, бывало, доводил меня до предела в работе, но я впервые решилась возразить ему. Я подумала: а что бы сказал мой отец об этой ссоре? На чью бы сторону он встал?

Когда двенадцатилетний Этьен постучал к нам и предложил подстричь газон, он и представить не мог, что сразу станет тем самым сыном, которого у моих родителей никогда не было. Он почти все время проводил в нашем доме, чинил, ремонтировал по мелочи, а отец гордился и радовался, что может научить его всему, что знает о ландшафтном дизайне.

На мои восемь лет Этьен подарил мне комикс, и, задувая свечки, я загадала, чтобы он стал моим старшим братом. Он часто приходил к нам ужинать, а если родители уходили куда‑то вместе, меня оставляли с Этьеном. Когда отец погиб в автокатастрофе, Этьен еще больше сблизился с матерью и со мной. А когда мне исполнилось 25, он предложил мне помощь в продаже картин и стал моим менеджером.

Сердце у меня так колотилось, что я не могла сосредоточиться. Куда идти? Хорошо бы позвонить Фридриху, чтобы он вышел навстречу, но в ярости я так далеко зашвырнула телефон, что теперь его было не отыскать.

Я знала этот холм как свои пять пальцев – и не могла найти дорогу. Каждый шаг заставлял сжимать зубы от боли. Будто ожог и открытая рана одновременно. Бушевал ветер, снег щипал мне кожу. Простой телефонный звонок – и настолько сбил меня с курса, почему? Мне было никак не отдышаться.

Терапевтическая послеобеденная прогулка обернулась кошмаром.

Остановившись, я увидела, как вдали поблескивает между ветками желтая точка – наверняка свет моей мастерской. В свое рабочее пространство я никого не приглашала, это было мое убежище в лесу, за домом. Я построила мастерскую высоко, чтобы видеть окрестности, но главным образом чтобы быть ближе к птицам. Думать о том, почему там горит свет, было некогда – я поспешила к нему.

Я знала, что есть тропка, ведущая к дому, но ее замел снег. Худо‑бедно я пробиралась напрямую через лес. Сухие веточки хлестали меня по лицу, но щеки так замерзли, что я не чувствовала боли.

Я была убеждена, что заслужила это испытание. Голова самовольно решила подставить меня и впасть в депрессию? Тогда я накажу свое тело. Вперед! Хотя я с трудом дышала, ноги превратились в две большие ледышки, а легкие углем горели в груди, кипевшая во мне ярость заставляла бежать вперед. Бежать, падать, снова вставать лицом к буре. Вперед! Продолжай! Шагай и не жалуйся!

Наконец я добралась до дома. Фридрих, который уже натягивал сапоги, тут же вскочил.

– Черт возьми, где ты была? Что случилось?

Я не знаю, тепло ли меня так оглушило, но вдруг все потемнело. Как лес февральским вечером.

 

Спасибо…

 

Я проснулась от солнечного света. Невозможно было поверить, что накануне нас накрыло самым сильным бураном за всю зиму. Я хотела сесть, но голова так отяжелела, что я не могла даже приподнять ее. Ноги болели как от ожогов, руки распухли, лицо страшно ныло после того, как его отхлестали ветки.

– Как вам спалось?

Медсестра измерила мне пульс, давление, температуру.

В это время в палату вошел Фридрих с двумя чашками кофе.

– Фабьена!

– Почему я здесь?

– Ты пришла домой с окровавленными щеками и потеряла сознание. Я вызвал скорую. Когда тебя привезли сюда, ты говорила…

– Что?

– Что‑то странное. Про лес, про выставку. Еще про желтый огонек и Этьена. Абсолютно бессвязно. Они решили оставить тебя под наблюдением.

Я смотрела в окно. Машины были похожи на модельки, которые катают по игрушечным дорожкам. А если жизнь такая и есть на самом деле? Игра? Трудно поверить, что в каждой из этих машин сидит тот, кто каждое утро встает на работу. Одна эта мысль уже нагоняла усталость.

– Фабьена, я не знаю, правильно ли я поступил, но вечером твой бродячий кот ждал ужина перед дверью, я его покормил, а потом решил укрыть от непогоды и запустил в мастерскую. Он тут же свернулся клубком на диване, как у себя дома. Я оставил свет, как ты обычно делаешь.

– Спасибо…

У меня не было сил ничего объяснять. Я повернулась на бок и закрыла глаза. Я была на пределе.

 

Зонтик