Последний бой «чёрных дьяволов»

Лисковец снова обратился за разъяснениями к Константину:

– Чего он бормочет?

– Просит помочь встать.

Лисковец бросил на эсэсовца возмущенный взгляд.

– Сейчас я тебе помогу, пьянь гитлеровская! Если не подымишься, голову размозжу. Ферштейн!

Немец непонимающе посмотрел на Аркадия.

– Нихт ферштейн.

Лисковец замахнулся на эсэсовца прикладом автомата. Григорьев остановил:

– Лисковец! Я тебя очень прошу, давай без рукоприкладства. Забирай фрицев, и идите наверх. Нам допрос надо провести.

– Как скажешь, командир, но я бы к нему приложился. С превеликим удовольствием за наших погибших товарищей с ним расквитался. Помню, в сорок первом году мы в контратаку пошли, на таких же вот в эсэсовской форме, они драпанули, мы деревеньку с ходу взяли, как положено, охранение поставили, спать в хатах улеглись, а эти суки среди ночи из подвалов, как тараканы, повылезали и давай в нас тепленьких и сонных стрелять. Потом к ним помощь подошла. Тут уж нам пришлось драп‑марш делать в обратном направлении. Много они тогда ребят из нашего батальона положили. Кто знает, может, эти тоже хотели такую подлость совершить…

Григорьев бросил:

– Чего они хотели, это мы сейчас узнаем, а с немцами мы за погибших рассчитались сполна, уже хватит. Веди фрица наверх.

Лисковец нехотя помог немцу подняться на ноги. Эсэсовец, растягивая слова, произнес:

– Данкэ шен.

Аркадий зло плюнул на пол.

– Пристрелил бы гада! Руки вверх! Хэнде хох! Стой спокойно, зараза, надо тебя обыскать, а ну как припрятал гранату, пистолет или ножик. От вас, паразитов, всего можно ожидать.

Немец икнул, послушно поднял руки вверх, пошатываясь, терпеливо стал ждать окончания процедуры обыска. Лисковец зашел со спины, ощупал форменную одежду немца сверху донизу. Оружия у эсэсовца при себе не оказалось. В карманах удалось обнаружить только массивный серебряный портсигар с изображением орла и свастики на крышке, зажигалку и небольшую тубу с таблетками. Аркадий сумел прочитать название на немецком:

– Пер‑ви‑тин. Командир, похоже, это таблетки, которые фрицы глотают, чтобы сил набраться. Вроде как наши сто грамм перед боем. Только сдается мне, не больно им эти пилюли помогли.

По каменным ступеням загромыхали ботинки жандармов. Франтишек и его сослуживец, озираясь, спустились в подвал, подошли к Григорьеву.

– Вот тебе, Аркаша, и помощники, – старший сержант обратился к Франтишику. – Что у вас?

Из объяснений чеха старший сержант понял, что трое немцев попытались вырваться из дома через черный ход на соседнюю улицу. Им удалось тяжело ранить одного из жандармов, чехи ответили им гранатой. Больше эсэсовцы попыток вырваться из дома не предпринимали. Вскоре стрельба в доме затихла, и за ними пришел Джумагалиев.

Григорьев похвалил повстанцев и попросил помочь рядовому Лисковцу конвоировать пленных эсэсовцев наверх. Жандармы подняли с пола второго пьяного немца, волоком потащили к ступеням. Подопечный Лисковца, подгоняемый частыми тычками и командой: «Шнель, подлюка! Шнель!» – пошатываясь, побрел к ступеням сам.

Когда Аркадий Лисковец и чехи увели пьяных немцев, Константин Вязовский сел на стоявший ребром пустой ящик и приступил к допросу. Разговор с молодым эсэсовцем длился чуть больше трех минут. Григорьев время от времени говорил, о чем надо спрашивать немца. Когда допрос был закончен, Вязовский доложил:

– Их было двадцать, с ними офицер. Они из резервного батальона СС и несли службу в Праге. Ночью с пятого на шестое мая их отрядили для сопровождения и охраны груза. Груз на машинах привезли к этому дому. Часть из них занималась разгрузкой. Позже к ним на помощь пришли одетые в гражданскую одежду немцы‑мужчины. Их было пятеро. С ними был и хозяин дома Рудольф Кромбергер. Кромбергер и унтерштурмфюрер Курт Шнайдер, командир отряда, руководили разгрузкой ящиков и складировании их в подвале.

Григорьев бросил взгляд в сторону лежавшего на ступеньках эсэсовского офицера.

– По‑видимому, это и есть их командир. Говори дальше, что у фрица выведал.

Вязовский продолжил:

– Двое из гражданских после разгрузки ушли, а трое остались. Им были выданы гранаты, винтовки и патроны из ящиков, которые привезли в машинах. Хозяин дома тоже ушел. Он сказал их командиру, что спрячет семью в надежном месте и вскоре вернется. Но не вернулся. Со слов пленного, им было поручено ожидать машины, которые должны забрать часть ящиков. В случае нападения на дом и возможности их захвата, офицер должен был немедленно взорвать склад с боеприпасами. Здание предполагалось покинуть через черный ход.

Григорьев хмыкнул, сместил взгляд с немца на Вязовского:

– Должен был, да не смог. Спускался с гранатой в подвал. Наверное, хотел пустить здесь все на воздух, только Джумагалиев его остановил. Спроси, почему не ушли?

Вязовский задал немцу вопрос.

– Он говорит, что не было приказа командира, а за неисполнение полагается расстрел. Кроме того, им было приказано до последнего сражаться за Гитлера.

– Скажи, что его фюрера уже нет и воевать не за кого, так как подписан акт о капитуляции.

– Вероятно, они об этом не знали. Радио в доме отключено, кто‑то перерезал им провод. Они посылали двоих солдат и одного гражданского на разведку, но те не вернулись. Он говорит, что был на кухне и охранял вход в склад той ночью, когда они в сопровождении унтерштурмфюрера Курта Шнайдера спустились в подвал, некоторое время спустя оттуда вылез только их командир. После этого его сразу же сменили, но он не заметил, что кто‑то покидал дом этой ночью через парадный или черный выход.

Григорьев озадаченно посмотрел на Вязовского:

– Что это значит?

– Немец говорит, что, возможно, из подвала тоже есть выход.

– Это интересно… Надо будет проверить.

– Еще он просит не убивать его и не отдавать чехам. Говорит, что пошел воевать не по своей воле. Сетует на то, что командование бросило их на произвол судьбы.

– Скажи, что я расстреливать его не собираюсь, а что с ним будет дальше, не мне решать.

Когда Вязовский перевел, Григорьев сказал:

– Теперь приступим к математике. Немцев было двадцать, с ними офицер и трое гражданских. Итого двадцать четыре. Трое от них ушли. Офицера и еще троих мы положили на первом этаже. Еще троих чехи у черного входа.

– На втором двое убитых, на чердаке один мертвяк и раненый пулеметчик. Еще семерых фрицев плен взяли. Среди них двое гражданских, один из них ранен. К ним еще трое из подвала. У нас только Опанасенко в руку легкое ранение получил, и у Петра Долгих кожу на голове содрало осколком.