Прекрасный Грейвс

Я устраиваюсь поудобнее.

– Ну, во‑первых, он чрезвычайно красив для меня.

– Ах да, в партнере это всегда ужасно. – Нора сложила руки на груди. – Еще что?

– У нас с Домиником совершенно разные вкусы в фильмах, музыке и искусстве.

– Тогда хорошо, что вы не собираетесь создавать группу. Чем еще удивишь? – Она закатывает глаза.

Я всерьез задумываюсь над следующим ответом. Может, со мной и сложно в плане свиданий, но я действительно считаю, что мы с Домом не были бы идеальной парой.

– Дом – экстраверт. Он любит везде себя проявлять, я же – домоседка. Я больше чем уверена, что у меня аллергия на веселье.

– То есть ты боишься, что он вытащит тебя из зоны комфорта? Да что этот негодяй себе позволяет! – Она прижимает руки к груди. У меня такое чувство, что даже если я скажу ей, что Дом убивает щенков в свободное время, она бы объяснила это тем, что это, вероятно, для того, чтобы сшить теплые шубы для сирот. Нет смысла продолжать этот спор. Нора хотела высказать свою точку зрения – у нее это получилось. Моя жизнь проходит впустую, я упускаю шанс на счастливое будущее, и наверняка умру в этой квартире в полном одиночестве, а мое лицо сожрет Локи, прежде чем кто‑нибудь меня найдет.

– Забей, Нор. Давай не будем об этом. С Домом я встречаться не собираюсь. – Встаю и иду на кухню, где начинаю прибираться только чтобы хоть чем‑то занять руки.

– Ага. Так я и подумала. Я этим лишь хочу сказать, что в следующий раз – а он обязательно наступит (ты же все‑таки красивая, веселая, умная и добрая) – позаботься о том, чтобы твоя душа была открыта. То, как ты живешь, ужасно. Ужасно понимать, что ты недостойна счастья в своей жизни.

Такое вполне может быть, но именно так я себя и чувствую.

 

* * *

 

Неделю спустя я размышляю о смерти Вирджинии Вульф.

Точнее, о том, как она набила карманы своего пальто камнями и вышла к реке напротив своего дома. Как вспомню, с каким упорством я боролась с течением в ту ночь, когда Джо спас меня на Гран‑Канарии… и вот думаю, готова ли я была бы сделать с ним то же самое. Так много изменилось во мне с тех пор. Сейчас я как раз больше похожа на Вирджинию, чем на Эвер шестилетней давности. Вот что меня пугает.

В очередной раз я провожу экскурсию по Салему для кучки подростков и любителей истории. На этот раз состав непростой. Здесь несколько семей с детьми до двенадцати лет. Трое из ребят то и дело ноют родителям, что хотят в туалет, ждут не дождутся, когда закончится экскурсия, что я ужасно скучная и что никому нет дела до того, как там вообще Томас Джефферсон относился к судебным процессам, связанным с охотой на ведьм.

Мне удается протиснуться вперед, но с трудом. Во время посещения Первой Салемской церкви, где я рассказываю группе легенду о Леди в голубом, я огрызаюсь на подростка, который специально наступил на ногу одной девочке, чтобы довести ее до слез. Практически крича на него, я говорю, что второй забастовки не будет и его отстранят от всех туров навсегда. Только у меня на такое нет абсолютно никаких полномочий.

Как только экскурсия закончилась и ушли последние туристы, я забираюсь внутрь своего ржавого «Шевроле Малибу», с которым мы одного возраста. Закрываю глаза и делаю пару глубоких вдохов. Жаль, что у меня нет с собой воды или чего‑нибудь сладкого, чтобы взбодриться. При всей моей любви к фастфуду я довольно часто забываю перекусить. Нора постоянно твердит мне, что терпеть не может людей, забывающих поесть. В отличие от забытого белья в стирке или оплаты счетов за квартиру, прием пищи – это единственное, о чем она в любую минуту вспомнит. Не очень хорошо, что я забываю подкрепиться. Ведь это говорит о полнейшем отсутствии заботы о себе.

Я достаю свой рюкзак и проверяю телефон, чего не делала уже целый день. Вижу несколько пропущенных звонков от отца. Странно. Папа в последнее время мне так часто не звонит. А если и звонит, то обращается со мной как с какой‑нибудь клиенткой. По‑деловому и официально.

Сердце тотчас же замерло. Неужели что‑то случилось?

Перезваниваю ему, благодарная за то, что на Западном побережье еще не так поздно. Он берет трубку после первого гудка.

– Эверлинн, – его голос прозвучал сухо, холодно.

– Привет, пап. – Сама не знаю почему, но мне до сих пор хочется плакать каждый раз, когда я слышу его голос с того самого дня.

Наступает пауза. Похоже, он не ожидал, что я ему перезвоню. Меня сейчас стошнит от стыда. Неужто прошло столько времени с тех пор, как я в последний раз навещала его? Надо это исправлять. Буду звонить родным каждую неделю, посылать больше открыток и подарков. Одних дней рождения и Рождества недостаточно. Но я не могу отделаться от мысли, что, дистанцируясь от них, я оказываю им неоценимую помощь.

– Все в порядке? Увидела несколько пропущенных от тебя.

– В смысле? – папа звучит озадаченно, но также слышу в его голосе некую обеспокоенность. Затем издает неловкий смешок: – А‑а, точно. Связь просто плохая. На какого бы оператора я ни перешел, все равно приходится перезванивать по нескольку раз, прежде чем дозвониться до кого‑либо. Живи я в глуши, было бы логично рассуждать, почему у меня проблемы со связью. Только вот эти операторы твердят мне обратное. Говорят, что, поскольку я живу в городе, борьба за наибольшую зону покрытия сети выше. Говорят, это как‑то связано с приоритетом мобильных данных. Представляешь, как сильно они хотят, чтобы я заплатил за премиум‑подписку только ради качественного сигнала? – негодует он. Вот что ему сейчас важно. Связь. А не то, что у нас с ним никогда не складываются отношения.

– Возмутительно, – подхватываю я. – Надо обратно переходить на стационарные телефоны. Заодно продемонстрируем, куда им эти премиум‑подписки засунуть, – повторяю то, о чем он постоянно читал нам лекции за ужином.

– Необязательно быть такой язвительной, – сразу посерьезнел он.

Ему невозможно угодить.

– Ты прав. Прости. Ты хотел со мной поговорить?

Папа прочистил горло.

– Да, есть кое‑что, о чем я хочу с тобой поговорить.

– Сейчас самое подходящее время, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал бодро.

– Видишь ли, я подумал, что мы могли бы сделать это лицом к лицу. Но тебя давно не было дома.

– Не так уж и давно.

– Три года – это давно, Эвер.