Проклятие Вороньей пустоши

Небольшой костерок на крохотной лесной полянке не в силах был разогнать сгустившуюся тьму, но старался, то и дело выпуская в воздух целые снопы ярко‑оранжевых искр. А освещал‑то всего ничего, лишь серьёзные лица мальчишек, тревожным полушепотом пересказывающих друг другу страшные байки. Самое лучшее время для страшилок – глухая ночь в лесу. Днём страшилки не рассказывают, днём им веры нет, когда светло, всё просто и понятно, но ночью даже самая пустяшная история видится совсем в другом свете. И замирает сердце от страха, невольно начинаешь прислушиваться, ловить каждый посторонний звук, вглядываться в темноту, и невольно веришь каждому слову рассказчика.

Пятеро подростков сидят вокруг небольшого костерка, все лохматые, одетые в мешковатые штаны и льняные рубахи, босые, лишь шестой, самый маленький, невесть каким чудом затесавшийся в компанию, обутый в грубые башмаки…

Мальчишка во все глаза смотрел на старших товарищей, жался к костру, тянул к огню тонкие ручонки и от каждого постороннего звука вздрагивал, втягивая голову в плечи и тревожно озираясь по сторонам. Ночёвка в лесу случилась у него впервые. Сам напросился, увязавшись за братьями, четырнадцатилетними близнецами Семёном и Егором. Батька ни в какую отпускать не хотел, даже выпороть неслуха грозился, но упросили. Мама вмешалась. Растрепала светлые вихры младшего сынишки, улыбнулась мужу той особенной загадочной улыбкой, что частенько наблюдали у неё сыновья, батька и растаял. Ну действительно, парень же растёт, не девица, возле себя не удержишь. Да и братья, опять же, клятвенно пообещали, ни на шаг малого от себя не отпускать. Пусть идёт, глядишь, закалится немножко, хворать перестанет…

– Бают, Пустошь воронья кружит по лесу, сбивает тропинки, морок наводит, – шептал Егор, тревожно прислушиваясь к звукам ночного леса. Он считал себя взрослым, но и ему было немного не по себе.

– К‑как это? – сгорая от нетерпения, ёрзал по земле малец, ох, как ему – хворому, домашнему мальчику было страшно и интересно одновременно! – Расскажи, братка…

– Ну как… – усмехнулся Егор, скатывая в подставленные ладони братишки чёрный кругляш печёной картохи, – Идёшь себе по лесу, вроде весь его до последнего кустика знаешь, и враз плутать начнёшь. Охотник – Игнат с Затона, я слыхал, седьмицу в тайге плутал. А ведь им исхожен лес, весь до последней тропки…

– Ух ты! – подивился мальчонка, – Что ж, на эту пустошь и ходу нет? – Он ел картошку прямо с обугленной кожурой, перемазался весь, утёрся подолом рубашонки, и всё это, не сводя с брата горящих азартом глаз.

– Отчего же? Есть тропка, – загадочно усмехнулся Егор. – Но Пустошь сама ведает, кого примет, кого закружит, а кого и на погибель к болоту выведет…

– А мы пойдём туда? – мотнув головой так, что льняные пряди отросших волос закрыли лицо, нетерпеливо перебил брата мальчик.

– Куда, Тишка? На пустошь? – встрял Семён. – Нет, братка, нам туда хода нет…

– Забоялись! – сделал вывод Тихон. Растопыренной пятернёй он откинул волосы от лица, задрался рукав рубашонки, мелькнуло в воздухе тонкое, будто веточка, запястье, отвёл глаза старший брат. Одиннадцать лет Тихону, а росточком с семилетнего будет, болеет часто. Слишком часто. Слабеет день ото дня.

– А ты что ж, не боишься? – подмигнул ему Алексей, он был старше остальных и очень гордился тем, что над верхней губой его уже топорщилась щёточка жиденьких усов.

– Не… – дёрнул худеньким плечиком Тихон. Он старательно отворачивался от Лёши, боялся засмеяться, уж так нелепо выглядел на детском личике атрибут взрослости – усы, словно он шерсти пучок где ухватил, утёрся, да она под носом и прилипла.

– И ведьму не забоишься?

– Какую ещё? – мальчик насторожился, втянул голову в плечи, с трудом подавив желание кинуть взгляд в сторону леса, поднял с земли веточку, принялся ломать её руками, а у кромки леса почудилось движение, будто пробежал кто, притаился в кустах.

– Страшную старушенцию, что на пустоши в избушке живёт.

– С воронами? – Тихон с трудом перевёл взгляд с тёмных кустов на костёр, бросил в огонь обломки веточки. Рыжее пламя весело фыркнуло, посмеявшись над страхами мальца, отскочил в траву красный уголёк.

– Может и с ними… – старшие мальчишки забавлялись, пугая малыша страшилками, они‑то знали эти сказки наизусть ещё с детства, сами сколько раз дорогу на пустошь пытались найти. Да разуверились. Вроде и существует поверье, и пустошь увидеть можно, сплавляясь вниз по реке, а вот лесом найти её не удавалось ещё никому, и стала Воронья пустошь всего лишь детской страшилкой, рассказывали которую исключительно шёпотом и обязательно тёмной ночью.

– Не… не забоюсь, – подумав, решил малец, украдкой подмигнув пламени.

– И что ж, один отправишься? – усмехнулся Стёпка – городской мальчишка, отправленный родителями на лето к бабушке в деревню. Он трусил и ревностно поглядывал на увечного сынишку кузнеца, неужто сдюжит? Один да на Пустошь?!

– И пойду! – решительно тряхнул вихрастой головой Тихон, зашарил рукой по траве в поисках костыля, нашёл, сноровисто поднялся на ноги. – Ну? Где дорога?

– Обожди! – беззлобно рассмеялся Семён, усаживая меньшого братишку на землю, – До света погоди, торопыга…

Тихон лишь кивнул. Глубоко задумался о чём‑то, глядя вдаль – и боязно, и интересно. Так интересно, что дух захватывает, и сердечко заходится радостным бегом. Вот оно, самое настоящее приключение! Никому не удаётся на Пустошь выйти? Это мы ещё поглядим, авось ему‑то и покорится стёжка‑дорожка, выведет к искомой горе. С самого детства чувствовал в себе Тихон некую обособленность. И не с увечьем она связана, вовсе нет, просто неинтересно ему было в компании сверстников, он больше мечтал, всё думал о чём‑то, грезил несбыточным. Он и в кузне‑то, во все глаза за отцом наблюдая, не грубым кузнечным делом интересовался, а ювелирным больше, рисовал углём на дощечках диковинные узоры, таскал отцу, мол, давай вот так сделаем, или так украсим. Отец отмахивался: «Пустое!», мальчик пожимал плечами, но расстраиваться не спешил. Вот подрастёт, овладеет мастерством, сам будет красоту ковать!

Едва тронул верхушки деревьев серый утренний свет, проступили из темноты очертания деревьев, Тихон поднялся на ноги, тряхнул задремавшего Сёму за плечо.

– Сём! Я готов!

– Тьфу пропасть! – беззлобно ругнулся Семён. – Спи давай, ходок! Побрехали и будет!

Тихон оказался настойчивым.

– Сём, коли дорогу не покажешь, сам пойду!

– Волки в лесу. Как обороняться будешь? – досадуя на приставучего братишку, обозлился Семён.

– Ну братка…, – тянул Тихон. – Не тронут меня волки. Отродясь их тут не было…

Проснулись мальчишки, Алексей, зевая, подмигнул Семёну.

– Да отведи ты его, пусть идёт, ежели смелый такой.

Семён понял задумку друга. Была в лесу тропка одна. Если не сворачивать, идти строго по ней, сделаешь петлю по лесу и вернёшься в исходное место, выйдешь почти к поляне, облюбованной не одним поколеньем мальчишек. Он кивнул, положил руку брату на плечо, повёл его к лесу.