Проникая в мрак
– Желать неисполнимого, – он сморщился, как будто сам же укололся от собственных слов. Я заметил двух парней, уверенно вышагивающих к нашей скамейке. Слабый ветер слегка колыхал их небрежные волосы, одинаково уложенные на одну сторону, даже размер шага был идентичным, не говоря уже о красных амулетах, свисающих с их шеи парней. Я не понимал одного: почему… почему я не так четко вижу их лица?
Мастер Хван встал и крепко обнял каждого из них. Лучезарная улыбка осветила его лицо, открывая мне новую сторону его жизни.
Никогда не видел его таким счастливым.
Мне хотелось пожать им руки и наслаждаться моментом, когда все стало на свои места, но я не успел. Все погрузилось в темноту, даже звуки угасли, уступая место моему отчаянию.
Я резко открыл глаза, и к горлу подкатила желчь, которая тут же оказалась на полу.
Мне захотелось плакать.
Мужская невидимая слабость.
Слезы капля за каплей уже смешались с содержимым моего желудка.
Мастер Хван умер.
Глава 7
Птицы не пели. Пчелы не жужжали. Деревья не шелестели.
На кладбище было всего три человека: жена Мастера Хвана, их сосед, который имел шанс переброситься с неразговорчивым учителем парой‑тройкой фраз, и я.
Ритуал чохон тетушка Айлин выполняла одна, как единственный близкий и родной человек. Других родственников я их не знал, безмолвие было их лучшим другом. Ритуал чохон предполагал взять любую одежду покойного, стать лицом на север и трижды выкрикивать его имя. Так духи узнают о смерти и будут готовы принять его к себе. Потом тело омывают, стригут волосы, ногти, одевают в нарядный традиционный костюм.
Погребальную речь решили не произносить: так хотел бы сам учитель. По очереди друг за другом мы кидаем по три горсти земли на уже закрытую крышку гроба. Сложно было представить, что сейчас испытывала Айлин, жена Мастера. Сначала двое детей, теперь и муж, чья смерть, по предварительным данным, наступила от сердечной недостаточности, но мне было предельно ясно, что это не так. Если бы кто‑то из полиции потрудился сделать токсикологическую экспертизу, то наверняка в крови обнаружили бы яд. Свалить Мастера Хвана в ручном бою было практически невозможно. Сильных людей убирают гнусными методами.
Последний прощальный поклон.
Мы все трое согнулись в глубокой позе, касаясь рукой земли. Траурная церемония была закончена. Человек ушел безвозвратно, словно его для другого мира и не существовало. Если прохожий раздавит муравья, станет ли солнце вставать на западе? Нет. А если умрет тиран‑правитель, вздохнет ли народ с облегчением? Вздохнет. Так кто же вздохнул после смерти Мастера?
Хрустящее траурное платье направилось в мою сторону.
– После поминок я уеду на некоторое время к сестре, в Андон[1]. Если тебе что‑то понадобится, то… он же оставил тебе ключи? – немного задумчиво спросила тетушка Айлин, но скрыть подавленный вздох у нее не получилось. Вот что делает с людьми горе. Высасывает из них жизнь, и физически, и психологически.
– Да, – и незаметно проверил их в кармане своих штанов.
– Тогда береги себя, Сон Хун.
– Мы же еще встретимся?
– Возможно, но теперь я жду лишь встречи с мужем. В другой жизни.
Сосед Мастера Хвана к тому времени уже ушел, заблаговременно оставив траурную повязку, которую мы все натянули еще до выноса гроба из дома. Смерть учителя немного подкосила мое привычное спокойное состояние, пусть я никогда не видел его лица, но я точно знал всю его суровость, непоколебимость и неизменную веру в то, что у каждого есть нечто, чем он может поразить людей. И плохое, и хорошее.
В какой же момент мирская жизнь от посторонних дала трещину, да такую, что смогла покорить того, кого я долгое время считал близким другом, пусть неразговорчивым и не любителем выйти в ночь пятницы в какое‑нибудь неприличное заведение. Тысяча вопросов – ответов ноль. Единственное место, которое могло дать мне часть ответов, – ханок. Место, где все началось, и место, где все закончилось.
***
Расположение дома можно было назвать практически идеальным. Сзади дома располагались небольшие лисьи горы, где, по легенде, обитали самые настоящие кумихо[2], готовые либо оказать тебе милость и помочь в трудном деле, либо же, если наступишь им на хвост, сожрать тебя без остатка. Перед домом же протекал ручей, звук которого меня успокаивал в минуты, когда на место смирения приходили гнев и тошнота к самому себе.
Я вернулся в ханок на четвертый день после похорон. Вспотевшие руки мгновенно впитали себя холод железного ключа. Он был самым обычным, разве что верхушка напоминала рот дракона или льва. Это то, что могли нащупать мои пальцы.
Снаружи доносился яростный рев ветра, но внутри дома стояла тишина. Мертвая тишина. В буквальном смысле.
Вернувшись сюда в погоне за воспоминаниями, я хотел найти то, что не стоило видеть зрячему. Теперь я понимаю, что соблазн узнать что‑то запретное гораздо сильнее желания встречи с чем‑то знакомым.
Я оставил трость у себя на случай, если внутри кто‑то мог быть. Но чутье подсказывало, что дом был пуст, и лишь мягкие воспоминания о теплых вечерах на циновке в зимнюю стужу заполняли это пространство чем‑то хорошим.
Я прислушался. Возможно, кузнечик проскользнул в тот момент, когда выносили гроб, и теперь он был единственным хозяином до приезда Айлин.
Не теряя времени, я ринулся в интересующую комнату. В кабинете Мастера Хвана я был всего раза два – не больше. Небольшие подушки для медитации все так же стояли на своем месте. Несколько старых ваз, большой деревянный стол и развешенный во всю стену китайский веер.
Я вытащил из‑за пазухи припрятанную бутылку соджу.
Стало приятно.
[1] Город в Южной Корее, столица провинции Кёнсан‑Пукто.
[2] Кумихо – существо из корейской мифологии, представляющее собой женщину или мужчину‑оборотня, способную превращаться в лису с девятью хвостами.
