Путь крови

– Как самый деятельный серийный убийца – женщина. Говорят, она погубила больше шестисот пятидесяти девушек, по большей части девственниц, чтобы искупаться в их крови и этим сохранить свою красоту. Ее прозвали Кровавой Графиней.

– Боже милостивый!

– Так вот, сидя в приятной прохладе гостиной дома Оуэнса‑Томаса, я спрашивал себя: зачем нужна степенному историку доктору Коббу такая татуировка?

– Может быть, он потомок Батори?

– Нет. Как я вам уже рассказывал, сразу после нашего ухода он едва ли не бегом направился к дому вдовы Калпеппер. Доктора Кобба явно обеспокоило наше появление, и он решил посоветоваться с ней. Я проследил за ним, и, когда он вышел, сам нанес миссис Калпеппер короткий визит.

– Под каким предлогом?

– Как свидетель Иеговы. И прежде чем меня возмутительным образом вытолкали вон, успел добиться своей цели. Я заметил на запястье миссис Калпеппер точно такую же татуировку.

– Правда? Похоже на какую‑то секту.

– Именно так.

Колдмун помолчал немного.

– Секте могла понадобиться кровь для ритуалов… Если они собирались пойти по стопам Батори. Много крови.

– Совершенно верно.

– И вы считаете, что все это дерьмо творится в той самой церкви, что купила вдовушка?

– Надеюсь, что так.

– Надеетесь? – невольно рассмеялся Колдмун. – Правда? Вы – и надеетесь?

– Мой дорогой Колдмун, я действительно надеюсь раскрыть дело и тем спасти жизнь будущим жертвам.

– Тоже верно. Когда мы собираемся навестить сектантов?

– Сегодня в полночь. Это будет для них сюрпризом. А я тем временем получу ордер и подготовлю облаву. Мы ведь должны взять их с поличным, чтобы им было уже не отмыться. Прошу прощения за двусмысленность.

– А почему вы так уверены, что они соберутся именно сегодня ночью?

– Потому что завтра годовщина ужасной смерти Елизаветы Батори в темнице замка. Конечно же, они должны отметить это событие каким‑то ритуалом… возможно, даже кровавым.

Констанс Грин сидела в кафе «Суони» отеля «Чандлер‑хаус», потягивая чай бао чжун и любуясь очаровательным маленьким парком по ту сторону Вест‑Гордон‑стрит. Зал кафе был длинным и узким, одну стену почти полностью занимало окно из рифленого стекла, выходившее на Чатем‑сквер.

Саванна пришлась по вкусу Констанс, особенно после слишком уж современной Флориды, где тропический рай сталкивался с суматохой мегаполиса. Пусть даже здесь недавно случились убийства, Саванна оставалась элегантным городом, свыкшимся с собственным прошлым – не с ужасной историей рабства и угнетения, а с простой жизнью, чтением Троллопа[1] и прогулками по парку, каждое дерево в котором сажали с мыслями о том, как оно украсит пейзаж сто лет спустя. Здесь не кинулись сносить все подряд в приступе архитектурного вандализма пятидесятых и шестидесятых, а сохранили связь с прошлым, что перекликалось с особенным отношением к далеким временам самой Констанс.

Завтрак в «Чандлер‑хаусе» подавали с восьми до десяти утра. Констанс пришла без четверти девять и выбрала столик в дальнем конце зала. Оттуда, сидя спиной к стене, она могла незаметно наблюдать как за посетителями, так и за происходящим на улице и на площади. Забавно, что пара гостей, вероятно туристов, попыталась спросить у Констанс дорогу. Наверное, приняли ее за местную или даже за служащую отеля в старинной одежде.

Она заказала яйцо пашот с пикантным соусом и кресс‑салатом, а также бао чжун. Посетителей обслуживали две официантки, одна молодая, а другая среднего возраста. Поскольку работы было мало, они стояли в глубине зала. Незадолго до десяти утра Констанс отодвинула в сторону недоеденное яйцо и заказала булочку со взбитыми сливками и черносмородиновым джемом. К двадцати минутам одиннадцатого в зале осталась одна Констанс, погруженная в разгадывание кроссворда. Булочка лежала нетронутой, а две официантки, чья смена подходила к концу, болтали между собой.

Глядя в окно на проезжавшие машины, Констанс прислушивалась к пересудам официанток. Они говорили вполголоса, но не настолько тихо, чтобы Констанс не смогла разобрать. Она с самым будничным видом записывала антикварным золотым карандашом имена и подробности личной жизни служащих отеля в квадратики кроссворда. А через четверть часа ухитрилась смахнуть со стола блюдце со сливками.

– Ох, простите! – сказала она официанткам, бросившимся наводить порядок.

Пока они вытирали пол и скатерть свежими салфетками, Констанс поднялась, забрызгав при этом остатками сливок черную юбку одной официантки и рукав другой. Констанс опять принялась извиняться, порываясь помочь им почистить одежду.

– Сядьте вот сюда, напротив меня, а я принесу еще салфеток.

– Ох, мэм, нам это запрещено, – сказала старшая женщина, вытирая тыльную сторону ладони о накрахмаленный фартук.

– Чепуха, – ответила Констанс, чуть ли не силой усаживая их на стулья. – Я даже и не подумаю никуда уходить, пока все не исправлю.

Обе официантки сели, все еще протестуя, но без прежней настойчивости и не так искренне. А Констанс, уже не казавшаяся такой неуклюжей, как мгновением раньше, принесла целую стопку матерчатых салфеток и кувшин с ледяной водой.

– Давайте берите салфетки, сколько нужно, – сказала она, старательно копируя манеру разговора других посетителей.

– Но, мэм, – возразила младшая официантка, – будут неприятности, если мистер Дринкман…

– Если он придет, я просто переговорю с ним, и никаких неприятностей не будет.

У официантки заблестели глаза.

– О, так вы из важных гостей?

Констанс отмахнулась с улыбкой, ничего не говоря, но давая понять очень многое. Беседа продолжалась, и Констанс, вовремя бросаясь нужными именами – спасибо кроссворду, – скоро уже запросто называла официанток Хелен и Джоан.

[1] Энтони Троллоп(1815–1882) – известный английский писатель Викторианской эпохи.