Пути-дороги

– О ком говоришь, сынок? – Старик испуганно глядел на сына. Он еще не мог привыкнуть к Георгиевским крестам и нашивкам Андрея.

– О ком же, как не о Николае Буте?

И Андрей, волнуясь, рассказал, как Николай посылал его на верную смерть, как били его и издевались над ним урядники, когда он был рядовым. Но, вспомнив причину ненависти Николая, он смущенно замолчал. Григорий Петрович понял смущение сына:

– На волобуевском хуторе она, сынок. Как от матери сбегла, досе там работает.

Андрей покраснел.

Григорий Петрович давно видел, что детская привязанность сына к Марине переросла в нечто большее, и радовался этому. Покойный отец Марины был его лучшим другом, и ему было приятно иметь невесткой одну из его дочерей.

– Я пойду завтра к ней, батько.

Старик задумался. Потом, пристально посмотрев на сына, ласково улыбнулся:

– Что ж, дай тебе Боже счастья! Я лучшей невестки не хочу.

– Ты бы к Гринихе допрежь того зашел, – вмешалась в разговор мать. – С ней бы побалакал. Или сватов заслать?

Андрей, упрямо наклонив голову, молчал. Мать не унималась:

– И где же это так делается, чтобы девку без согласия родителей замуж брать?

– Ладно, мамо, схожу, – нехотя проговорил Андрей.

Спать легли после вторых петухов. Андрей долго ворочался, думая о новой нанесенной ему Бутом обиде и о завтрашней встрече с Мариной.

Утро. Ветер торопливо гонит над утопающей в зелени станицей отары кучерявых облаков. Воздух напоен медвяным запахом белой акации.

Василий, болтая локтями, рысью въехал во двор. Серый конь, изредка вздрагивая охлажденной после купания кожей, упрямо тянулся мягкими губами к грядке цветов у крыльца. Василий сердито потянул повод. Конь обиженно дернул головой и зарысил к стоящим около сарая дрогам с сеном.

Андрей, подпоясанный расшитым полотенцем, фыркал над ведром холодной колодезной воды. Увидев брата, он крикнул:

– Чего ж ты меня не взбудил? Вместе бы на речку поехали.

– Так тебя зараз и взбудишь… Ты ж спал, как сурок.

Андрей, вытирая полотенцем голову, посмотрел на посмеивающегося брата:

– А ты наверно знаешь, что Марина сейчас на волобуевском хуторе?

Лицо Василия сделалось серьезным:

– Сам видел на той неделе, как масло от Волобуя возил. Худая да черная стала.

Андрей смущенно отвернулся от брата, чтобы скрыть подступающие к глазам слезы…

Одевался Андрей, словно на праздник. Начистив до ослепительного блеска сапоги, он достал привезенную с собой кривую шашку в серебряных ножнах, с вызолоченной неказачьей рукояткой. Надев на новую черкеску оба Георгия, подошел к матери.

– Ты, Андрюша, зайди к Гринихе‑то, – крестя сына, прошептала мать, окидывая счастливыми глазами его высокую стройную фигуру.

Почти все пятнадцать верст до волобуевского хутора Андрей мчался галопом. Но когда на большом холме из‑за темной зелени вишняка показалась крыша волобуевского дома, он пустил коня шагом. Прежняя робость перед Мариной стала снова овладевать Андреем.

Справа от дороги из непролазной чащи камышей узкой полоской выглянуло небольшое озеро. Над головой Андрея пронзительным криком закружились краснолапые кулики. По песчаной отмели важно бродили цапли, а чуть подальше деловито суетились пестрые бекасы, запуская длинные носы в заросшую тиной воду. По лугу, вдоль камышей, шло волобуевское стадо.

Увидав знакомого пастуха, Андрей повернул коня ему навстречу.

– Здорово, Пантелей Григорьевич! – приветливо козырнул он и спрыгнул с коня.

– А ты кто такой будешь? – спросил старик, с любопытством посматривая на Андрея.

– Семенного Григория сын, разве не узнали, дедушка? Каневской я.

– Да никак ты, Андрей?

– Я, дедушка.

– Давненько не видал. Вырос, настоящий казак стал. Куда едешь‑то?

– К Волобую, дедушка. Вы Марину Гринь знаете?

– Знаю, а ты ей кто будешь?

– Невеста она мне… – неожиданно вырвалось у Андрея.

– Невеста… – Старик окинул Андрея соболезнующим взглядом. – Там она… На самом хуторе работает.

Андрей достал кисет:

– Закурим?

– И то, сынок, без курева целое утро маюсь. – И старик, приняв из рук Андрея кисет, стал свертывать цигарку. – Эх, и табачок у тебя! – сказал он, с наслаждением затягиваясь дымом.

Андрей взял руку старика и, повернув ее ладонью вверх, высыпал в нее половину кисета.

– Спаси Христос, сынок! Выручил ты меня табачком, – благодарно улыбнулся старик.

Андрей уселся на бугорок, стал закуривать. Рядом с ним, кряхтя, опустился пастух.

– Так ты, значит, женихом ей доводишься? – спросил он Андрея и с какой‑то особой лаской в голосе протянул: – Хорошая девка… Да только… – Старик, не договорив, опустил голову.

– Что, дедушка, может, она больна?

– Нет, не в болезни дело. Как тебе и казать‑то? – замялся пастух. – Ты ее, хлопче, лучше забери оттуда. Будь он трижды проклят, хутор этот, с хозяином вместе!

Старик задумчиво ковырял палкой землю. У Андрея, взволнованного намеками пастуха, кольнуло в сердце, но дальше расспрашивать он не решался. Ему казалось, что вот‑вот он услышит что‑то страшное, от чего померкнет для него яркий солнечный свет. Наступило молчание…

Наконец Андрей робко проговорил, заглядывая старику в лицо:

– Дедушка, ты что‑то знаешь… Скажи!

Лицо старика стало суровым.