Распечатано на металле

Иногда мое любопытство бывает мне не на руку. Я люблю заглядывать в переулки и наблюдать за тем, что там происходит. Мне не стоило этого делать сейчас, ведь из‑за этого моя голова начала раскалываться так, словно по ней били киркой. Судя по силуэтам и значкам, здесь орудовали люди из «Органов опеки за жителями». Я видела силуэты людей, которых прижали к стене и чем‑то избивали. Гул от ударов разносился эхом в моем черепе. Я чувствовала, что эти бедняги страдают. Но я не должна была подавать виду. Из‑за болей в конечностях я простонала и привлекла внимание одного из работников. Мне пришлось привыкать к его виду, пока он подходил. От этого у меня почти потемнело в глазах, но я справилась. С каждым разом мне все легче и легче переносить это состояние. Подошедший был высоким мужчиной в бронежилете с дубинкой, он носил шлем и единственное, что я разглядела за ним, – это его серые, как сама смерть, глаза. Он был из «Ордена высших исправителей». Я поняла это по армейским штанам и берцовым ботам. Орден занимается исправлением неисправимых – тех, кто осмелился выступить против великого Часового. Он приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки. Он был больше меня в несколько раз. Мне стало страшно, но я обязана была сохранять спокойствие.

– Время в наших руках! – это приветствие наших органов опеки.

– Всегда было и будет! – я произнесла это рефлекторно.

– Назовите свой рабочий номер, гражданка. – сказал он, доставая наручники.

– Мой рабочий номер 1029.

– Что работник образцово‑показательной фабрики делает здесь вместо работы? Вы нарушаете статью 12. Если вы не назовете мне веской причины вашего отсутствия на рабочем месте, я вынужден буду позаботиться о вас.

Я влипла! Я должна срочно показать ему шов.

– Я в отпуске в связи с травмой.

Я указала на шрам. Он убрал наручники. Мне стало легче от этого, но он внезапно протянул руку к моему шву. Сопротивление бесполезно.

Он потянул за одну из нитей. Это приносило адскую боль, но я держалась как могла. Он резким движением вырвал один конец нити и с силой вытянул оставшуюся часть. Я кричала от боли. Я держалась за его руку и пыталась его оттолкнуть, но не могла. Эта огромная скала вырвала нити одну за одной. Пара минут – и эта кровавая нить с кусками моей плоти была у него в руке. Я прикрывала рукой щеку, она сильно кровоточила. Боль была такой сильной, что мне казалось, что я прямо сейчас упаду на колени без сознания, но я держалась как могла. Я тряслась, и зубы мои щелкали. Ноги еле‑еле удерживали вес моего тела. Он положил вырванную нить мне в свободную руку. Это было омерзительно. Как мне идти в таком виде?

– Считайте, что вы легко отделались. Вам, как и другим, запрещено наблюдать за процедурой перевоспитания. Я надеюсь, вы усвоили урок?

Я не смогла ничего ответить, лишь сжала свою нить в кулаке и кивнула ему.

– Отлично. Обратитесь в ближайший «Центр здоровья», там вам обработают рану. Должно зажить быстро. Не шастайте без дела, где не надо.

Я снова кивнула. Я не заметила, как мои глаза наполнились слезами, когда он едва коснулся шва. Только сейчас я поняла, что плачу.

– Ближайший центр здоровья – чуть‑чуть вперед и направо. Скажите, что случайно потянули за шов, вам помогут. А теперь, время пошло.

«Время пошло» – это прощание, после которого отдают честь.

Он последовал инструкции и вернулся к работе.

Я поспешно удалилась с места происшествия и спряталась за угол. Я одернула руку от раненой щеки. Не знаю, что я ожидала увидеть, рука была вся в крови. У меня не было зеркала, чтобы оценить масштаб бедствия, но я точно знала, что выгляжу я неважно. В панике я попыталась вытереть руку одним из документов, которые были у меня в сумке, как салфеткой, но бумага, скорее, размазывала кровь по моей ладошке, нежели впитывала ее. В кармане жилетки я нашла зажигалку и сожгла окровавленную бумагу. Мне пришла идея прижечь рану. В центре здоровья я проведу как минимум целый день, поэтому надо действовать самой. Я поднесла зажигалку к свежей ране. Я обнаружила невдалеке небольшую лужу и ориентировалась по отражению в ней. Важно было не сжечь кожу. Мои руки все еще тряслись, но я смогла совладать с этим. Я вновь взглянула в лужу, и в моей голове вновь начало что‑то пробуждаться.

Я увидела себя в прошлом, молодую себя. Незадолго до революции я прошла курс самообороны. Я увидела, как бью по большой груше с правой, затем с левой руки. Я услышала голос, он мне знаком. Он произнес: «Хорошо! А теперь твою коронную!» Я кинула взгляд в сторону, пробила лоу кик, сделала странный удар вытянутыми пальцами, после чего пробила серию из простых ударов и завершила все хуком. Судя по всему, удар пальцами – это резкий удар в кадык, если представить вместо груши человека, то удар попадет в точности туда. Я услышала гонг и ко мне подошел высокий чернокожий мужчина в спортивной форме. Мы пожали друг другу руки. Я подняла лицо и узнала в нем Уинстона.

– С каждым днем ты все лучше и лучше. Твой отец бы гордился тобой!

– Спасибо, Уинстон. Я уже боюсь, как бы не забыть все приемы, которым ты меня обучил.

– Не забудешь, – улыбаясь сказал он. – Это мышечная память. Тебе стоит только подумать о чем‑либо, и ты все вспомнишь.

– Надеюсь… Так, когда, говоришь, следующая тренировка?

На этом воспоминание оборвалось. Дальше все, словно молоко в кофе, растворилось и смешалось в единое целое. Так Уинстон был моим тренером? Он так добр в воспоминании, а когда я его встретила, то он был груб… Мир изменился. Но я и не знаю этого, ведь я не знаю и того, каким он был раньше. Бедный мистер Вилсберг. Судя по всему, он столько сделал для меня. Еще он упомянул отца, но я не помню родителей. Ни матери, ни отца. Даже отдаленные образы не всплывают в сознании. Он что‑то сказал про мышечную память. Может, я должна прислушаться к своему телу и позволить ему вспомнить. Ладно, я попробую, все равно никто не видит меня сейчас.

Я спрятала зажигалку и приняла боевую стойку. Как минимум, как надо двигаться в бою, мое тело помнит. Я попробовала нанести удар. Я не заметила, как мое тело подключило к удару тазобедренную часть. Я почувствовала этот импульс и поняла, что Уинстон не врал. Что же, время проверить мою коронную комбинацию? Я представила сотрудника, который распустил мой шов. Вот он, стоит передо мною, тянется к моей щеке. Сначала я бью ему по ноге, после – резкий удар в кадык, удар по шлему, апперкот, и его шлем улетает на землю, еще парочка ударов – и хук справа отправляет его в нокаут. Ну и кто теперь большой и грозный?! Хотя если бы он мог дать мне сдачи, то я бы тоже сильно огребла. Не стоит прислушиваться к телу всегда, как и к разуму. Я должна найти баланс, иначе я уничтожу саму себя.

Мне надо было идти дальше. Я узнала кое‑что о себе, и мне стало легче идти по неизвестным улицам. Я поняла, что все улицы однотипны, сменяются лишь памятники. Вот памятник героям революции – тут неизвестные солдаты с ружьями, они держат в руках часы. Я не помню, когда построили этот памятник, но знаю, что не так давно. Я подошла ко входу в башню. Это было самое охраняемое и самое важное здание во всем городе… Я поняла, что даже не знаю названия города. Всегда называла его просто «город», но что‑то подсказывает мне, что в мире больше, чем один город. Как это место называется? Подумаю об этом потом. Сейчас я хочу знать, могу ли я зарегистрироваться и встать в очередь на прием к великому Часовому.