Революция

Раскаленный уголек сигары снова замерцал ярче.

– Можно вас называть просто Мартином?

– Сделайте одолжение.

– Вы спать не хотите, Мартин? Завтра, наверно, снова будет трудный день.

– Нет, – качнул он головой, как мальчик, избегающий лишних расспросов. – Все это так…

– Необычно?

Он взглянул на нее с легким удивлением:

– И для вас тоже?

– Я уже давно в журналистике, много ездила по свету, много видела и делала такого, что волнует. Но на войне я впервые.

– И я, – признался Мартин.

– Да? Но о вас рассказывают такое, что можно подумать, вы уже бывали на войне. Да еще эта рана…

Мартин ничего не ответил на это. Он смотрел на россыпь костров в темноте. Помолчав, женщина заговорила снова:

– Война не такая, как описывают в романах. Это не гром духовых оркестров и не монументы на площадях, правда ведь? Это кровь и трупы.

– Вам она видится так?

– Наверно. А вам – как?

Мартин помолчал немного.

– Жужжание мух и вонь, – сказал он наконец. – Вот эта смесь грязи и гари. – Он прикоснулся к своему носу, а потом к одежде. – Въедается намертво: кажется, что ничем не избавиться.

– Да, вы правы.

Мимо отеля проехали несколько безмолвных всадников – слышно было лишь, как цокают копыта. В свете костров на фоне звездного небе вырисовывались широкополые шляпы и длинные стволы винтовок.

– А о них вы что думаете? – спросила Диана.

На этот вопрос Мартину ответить было нетрудно:

– Люди простодушные и храбрые – так бы я сказал. Они трогательны даже в своем зверстве.

Ему почудилось, что она вздохнула, – интересно, что вызвало такой отклик. В полутьме снова разгорелся красный уголек сигары.

– Как вы считаете, добьются они своего? Свободы, я хочу сказать?

– Я не ясновидящий, – ответил он. – Но они ее заслуживают.

– Я разговаривала с их лидерами – с Мадеро и прочими. Они произносят правильные слова, у них самые добрые намерения, но я не уверена, что их цели вполне совпадают с целями народа, который они представляют. – Она помолчала, будто подыскивая доводы. – Вы, я думаю, читали книги по истории?

– Не много. Предпочитаю техническую литературу и легкие романы – Дюма, Жюль Верн, Бласко Ибаньес… В этом роде.

– А этот… «Анабасис», что я видела у вас в номере? Вам нравится еще и античная классика? Ксенофонт?

– Пока не знаю. Только начал читать.

– А почему взялись за нее?

– Просто под руку попалась. Там, в управлении шахты, где я работаю.

И услышал негромкий смех.

– Таласса, таласса… Это хорошая история – десять тысяч греческих наемников, окруженных неприятелем, ищут море, чтобы вернуться домой.

– До этой главы я еще не добрался.

– Доберетесь. Рано или поздно мы все там будем.

По взаимному молчаливому согласию они решили прогуляться: отошли от отеля и двинулись по улице, ведущей к таможне. Когда проходили мимо костров, на их лица ложились красноватые отблески пламени. Мужчины и женщины, сидевшие вокруг, поднимали головы, провожали их любопытными взглядами.

– История человечества изобилует подобными потрясениями, – говорила Диана. – Французская революция, американская Война за независимость, Парижская коммуна, политические бури в Европе… Героические трагедии, которые неизменно оканчивались нелепыми водевилями, а победителями неизменно выходили люди одного сорта. Мало кому удавалось остаться революционером, придя к власти.

– Может быть, здесь получится иначе, – возразил Мартин. – Мадеро вроде бы порядочный человек. Но Мексика…

Он осекся в сомнении, и Диана подхватила:

– Но Мексика, хотите вы сказать, – страна, где слишком вопиющее неравенство и сотнями лет живут впроголодь, а значит, здесь доминирует отчаяние?

– Трудно заставить этих людей смириться и безропотно жить по‑прежнему, – как о чем‑то вполне очевидном сказал Мартин.

Американка снова рассмеялась. На этот раз громче. И язвительней.

– Да уж не поборник ли вы социалистических идей?

– Нет‑нет, – поспешил ответить Мартин. – Я принадлежу к той среде, где социализм не приемлют.

– Из тех, кто сверху, как говорят здесь?

– Да нет, скорее из тех, кто посередке, но поднялся снизу.

– Вот как… Откуда же взялась в таком случае ваша убежденность?

– Сам не знаю. Но во всяком случае, это новая, недавняя вера. Раньше я так не думал.

Он замолчал, добросовестно припоминая. Сосредоточился и наконец прибавил с простодушной категоричностью:

– Нет.

– Вы о чем?

– О том, что нельзя ни во что не верить… Я уважаю этих людей. И мне хорошо среди них.

– И вы превратились в чистого практика революции? – Диану, судя по всему, забавлял этот разговор. – В человека инстинктов и действия, как Логан?

Сравнение не понравилось Мартину.

– Да нет, пожалуй, – сказал он с неожиданной холодностью. – Я далек от такого. Я влюбился в эту революцию и ее людей – а это нечто совсем иное.

– Влюбились?

Мартин снова подумал.

– Мне так кажется.

Снова послышался приглушенный смешок. Диана Палмер бросила на землю окурок и раздавила его подошвой.

– Ну и ну… – В голосе ее звучала насмешка. – А ведь всего несколько дней назад вы еще работали на своей шахте… Вы настолько влюбчивы?