Сахарный вор

В тот день что‑то проснулось во мне. – Так мы написали в предисловии к ее второй кулинарной книге – мемуарам «Кухня хаоса: десерт из бури и беспорядка». Это было наше коллективное чувство справедливости. Слишком долго нас лишали людей и вещей, которые мы любили, только потому что это не соответствовало чьему‑то узкому представлению об универсальном порядке.

Торт представлял собой декадентское трехъярусное блюдо, наполненное пропитанной бальзамиком клубникой, измельченными фисташками и украшенное полураскрытыми розами из масляного крема: декор, который опередил свое время. Торт выстрелил в Instagram, и когда Грегори и Макс подали в гражданский суд на первую пекарню за дискриминацию, эта история вызвала серию громких заголовков в национальных СМИ. Сабин, которую изображали как Рут Бейдер Гинзбург от мира тортов, за одну ночь набрала первые сто тысяч подписчиков в Instagram. Далее последовали контракты на три книги, а также еженедельный сегмент о выпечке в программе «Доброе утро, Канада».

Более важными были события, произошедшие в ее личной жизни. Она бросила наркотики (практически), открыла свой канал на YouTube и уволилась из Along Came a Blackbird. Но и Рейнольдс не желал уходить тихо, в конце концов, он оставил ради Сабин жену, с которой прожил вместе двадцать лет, и троих детей‑подростков. Он развязал жаркую войну в социальных сетях, назвав Сабин «бездарной оппортунистической альпинисткой». Никто ему не поверил. Из‑за него условия в ресторане ухудшились, но он обвинил именно Сабин в потере звезды Мишлен и возможном закрытии ресторана Министерством здравоохранения.

Время от времени я находила его унылые комментарии на наши посты и была вынуждена их удалять.

 

* * *

 

Энцо вернулся в комнату с тарелками еды. Он дал нам по кусочку лазаньи, щедро усыпанному маленькими фрикадельками.

Сабин сидела сгорбившись и выглядя как почетная гостья на вечеринке жалости, Энцо поставил перед ней тарелку.

– Он жаловался на что‑нибудь?

– Ничего такого, – ответила тетя Стелла. – Но ты же знаешь Франческо, он бы нам не сказал, даже если бы что‑то было не так. Кто знает, что творилось в этой голове! Давно с ним разговаривала?

– Пару месяцев назад. Кажется, у него был день рождения. Он не любил разговаривать по телефону, всегда спешил отделаться, так что… – Ее фраза оборвалась. – Она уставилась на лазанью, но даже не взялась за вилку. – Когда похороны?

Воцарилось драматическое молчание, прежде чем Стелла ответила.

– Никаких похорон не будет.

– Завтра вечером поминки, ма. Это то же самое.

– То же самое? – Лицо женщины потеменело. – Как Господь узнает, что нужно прийти и забрать Франческо на вечный покой, если похорон не будет? Без тела, которое можно было бы показать? Без церкви? Думаешь, Иисус придет искать его на поминальную службу в собственную гостиную?

– Может быть, он того и хотел, – тихо предположила Сабин.

Тетя пристально на нее посмотрела.

– Нет, это не его затея. Я знаю, откуда она взялась. То же самое было и с мистером Беннеттом. Он умер, а мы сидим в этом доме и смотрим друг на друга, как идиоты.

– Basta, мама, – предупредил ее Энцо, протыкая вилкой слои макарон.

– Упокой Господь его душу, но твоим отцом, Сабин, всегда было слишком легко манипулировать. Он отпустил тебя в кулинарную школу, и мы больше тебя не увидели. – Стелла закуталась в черный кардиган. – Если бы у тебя была мать – настоящая мать, следящая за тобой, – ничего этого не случилось бы. Ты могла бы сейчас быть замужем, как нормальная женщина, рожать детей. Все были бы намного счастливее. Но посмотрите на нашу семью – ни одного bambino, ничего, одни змеи, кусающие собственные хвосты.

Я знала Сабин, поэтому ждала, что она откроет рот и выскажет все, что думает. Но она ничего не ответила.

Глаза тети скользнули по ней, по ее растрепанным волосам, впадинам под скулами и нетронутой лазанье. Кажется, у Сабин в детстве не было особой группы поддержки.

– И все эти татуировки, Сабин! – Тетя подняла голову и издала ужасающий вой, глядя в потолок. – Иногда я вижу их на видео. В Instagram. Понятия не имею, почему ты так себя губишь.

– Господи Иисусе, ма. – Энцо уронил вилку на тарелку. Крупинка пармезана задрожала на его усах.

Сабин вцепилась пальцами в завитки красного дерева на подлокотнике. Я задержала дыхание и заметила, как пальцы Пола зарылись в глубокий ворс ковра. Рококо обступил нас со всех сторон.

– Ты думаешь, это bella, да? Но через пару лет это будет выглядеть уродливо. Одинокая сорокалетняя женщина, покрытая татуировками, – что за отвратительная жизнь.

Сабин встала и вышла из комнаты.

Тетя посмотрела ей вслед, качая головой.

– Совсем как отец. Когда говоришь ей что‑то, чего она не хочет слышать, сразу уходит.

– Она в шоке, – заступилась я, хотя инстинкты документалиста твердили, что я не должна вмешиваться. – Никто даже не потрудился позвонить ей вчера. Отец Сабин умер, а вы позволили ей сесть в самолет, ничего не рассказав.

Стелла посмотрела на меня как на идиотку.

– Мы не сказали, – ответила она, – потому что знали, что тогда она не прилетит.

 

Я последовала в том же направлении, в котором исчезла Сабин. У входа на кухню ковер сменился мраморной плиткой. Она стояла внутри, положив руки по обе стороны раковины, и смотрела в окно на задний двор.

– Все в порядке?

Она обернулась.

– А, это ты.

– Может, нам лучше уйти?

Сабин энергично потерла нос и кивнула.

– Вызови Uber.

Она пододвинула ко мне свой телефон через кухонную стойку.

– У них здесь работает Uber? – Телефон распознал мое лицо и разблокировался.

– Есть какое‑то такси. Позвони в любую службу.

– Хорошо, в какой отель поедем?

– Нет. Никакого отеля. Возвращаемся в аэропорт. Возвращаемся домой.

Я оторвала палец от экрана, мне нужно было подумать. Я прокручивала эту мысль в голове с той самой минуты, как Энцо сообщил плохие новости. Мои инстинкты подсказывали мне, что еще не время уезжать.

– Она тот еще фрукт, твоя тетя. Но есть тролли, которые в тысячу раз хуже.

У женщины все‑таки стояли кулинарные книги Сабины, выставленные на видном месте в буфете.

– Приезжать сюда было ошибкой. – Сабин повернулась обратно к окну. – И виновата в этом ты.