Сахарный вор
Наверное, все могло бы быть иначе, если бы она была другой. Но Джулия с того момента, как мы переступили порог ее дома, была чужеродным элементом. В ту первую ночь она спустилась по лестнице, не зная, куда смотреть в первую очередь: на четырехлетнюю девочку с грязными ручками на стеклянной панели дедушкиных часов или на старушку с редеющими седыми волосами, одетую как ведьма из сказки.
Бабушка встала позади меня и положила обе руки мне на плечи. Тогда я почувствовала первое урчание в животе, это была смесь голода и беспокойства. Nonna была не из тех, кто тратится на непомерно дорогие сэндвичи в аэропорту, и потому кормила меня только арахисом с тех пор, как мы сели на рейс в Неаполе.
Джулия подошла к нам. Она была не так высока, как показалось на первый взгляд, но так же красива. Ее ноздри походили на изящно вырезанные изгибы скрипки, а глаза были чистого, неестественно синего цвета. Интересно, подумала тогда я, не мешает ли ей это прозрачность глаз? Вдруг люди могут заглянуть через них в ее мысли? Она уставилась на меня сверху вниз, и мой живот начал сильно урчать.
Бабушка, все еще удерживая меня за плечи, прошептала по‑итальянски: «Эта женщина будет твоей матерью, Сабин. Поздоровайся, пока она не решила, что ты глухонемая».
Я открыла рот, собираясь сказать что‑нибудь, чтобы доказать, что я и правда была такой очаровательной, как говорили мне сестры‑урсулинки. Но желудок считал иначе, и вместо слов из меня вышли потоки арахисовой рвоты. Горячие брызги попали Джулии прямо на грудь, пропитали тонкий вязаный свитер, намочили жемчуг и образовали лужицу на персидском ковре под ногами.
Не самое лучшее начало. Джулия взвизгнула, и отец оттащил ее от меня. Сначала бабушка зажала мне рот ладонями, пытаясь остановить рвоту, а потом всем телом, как щитом, закрыла от меня ковер.
Джулия заковыляла обратно к лестнице, отец вел ее половину пути, но потом вернулся и пинком распахнул дверь в дамскую комнату. Бабушка притянула меня к себе и держала мою голову над раковиной. После того, как я выдохлась, мы прижались друг к другу, окутанные запахом арахиса. Она осторожно плеснула водой мне на лоб:
– Все в порядке, – сказала она, глядя на меня в зеркало. – Могло быть и хуже. По крайней мере, теперь все закончилось. – Потом она сделала то, чего я никогда раньше не видела. Она улыбнулась.
* * *
Сбоку от дома загорелся свет, и я инстинктивно съежилась за рулем, уверенная, что меня заметили. Появившаяся фигура направилась вниз по подъездной дорожке в свете фонаря. Она тащила что‑то, издававшее громкий скребущий звук в тихую летнюю ночь.
Мгновение спустя Джулия вышла из тени. В свете уличных фонарей она казалась белой, почти призрачной. Я заметила, что она наконец‑то постарела. Скульптурные черты лица опустились, волосы были туго зачесаны назад, поверх ночной рубашки было накинуто нечто, похожее на длинный кардиган. Это было удивительно, так как я никогда не видела ее иначе как полностью одетой и накрашенной. Даже никогда не видела ее без сережек. Я с облегчением заметила, что она выносила мусор. Джулия дошла до тротуара, поставила мусорное ведро вертикально и повернулась, чтобы посмотреть на противоположную сторону улицы.
После того, как меня вырвало на нее, казалось, прошли дни, прежде чем мы увиделись снова. Она не ела с нами, не смотрела телевизор, только входила, выходила и бесстрастно поднималась на третий этаж. Рациональная часть меня осознавала, что, должно быть, трудно быть мачехой. Но я была ребенком без матери, а она не прилагала никаких усилий, чтобы наладить отношения. Отец всегда спешил оправдать ее, что в моих глазах делало их одной неприкасаемой единицей. Мне казалось, что я ненавидела ее в детстве, но, возможно, я ненавидела только то, что она забрала отца прежде, чем у меня появился шанс заявить на него права.
Она все еще смотрела вниз по улице. Интересно, не впала ли она в маразм, не ждала ли возвращения отца домой. Сейчас ей, должно быть, за семьдесят и наверняка будет трудно продолжать жить без помощи мужа. Лунный свет падал сквозь ветви старых деревьев и проходил через лобовое стекло, отбрасывая на мои руки четкие тени. Я подумала о том, как легко было бы избавить ее от страданий. Просто завести машину и нажать на газ, быстро сократив расстояние между нами, перелететь через бордюр, наблюдая в зеркало заднего вида, как ее белый кардиган взлетает в воздух, а тапочки приземляются на соседский газон. Вряд ли она ожидала бы такого.
Джулия не была классической жестокой мачехой, просто ее как будто не было вообще. Такой она была. Но не можешь же ты нападать на кого‑то за то, что он тебя не любил, верно?
Только я не просто проигрывала ситуацию в уме. Мои фантазия и нервная система всегда очень неудачно синхронизировались. Фары были выключены, нога стояла на педали газа. Моя машина была довольно бесшумной, но я почувствовала, как она движется. Руки вцепились в руль, дрожащие беспомощные руки. Я выдохнула пары Шардоне, а белая, будто в саване, фигура все приближалась. Все, что мне оставалось сделать, это резко дернуть руль вправо, преодолеть бордюр и выйти на контакт.
Глава одиннадцатая
Ванда
Уже светало, когда я вытащила бюстгальтер из‑под простыней и выбралась из кровати Пола. Он крепко спал в своей обычной позе, на спине, прикрыв глаза рукой. Я наклонилась над ним и на мгновение остановилась, изучая вздернутый нос, совсем не сходившийся с его типом личности (которая, по прошествии трех лет знакомства, казалась мне кастрюлей на медленном огне). Даже не спрашивайте, что вообще можно угадать по носу. Но что еще остается, если имеешь дело с молчаливыми типами: они не дают тебе ничего, на что можно было бы опереться, и приходится проводить собственное расследование, чтобы сделать выводы об их характере, а потом, конечно, выглядеть дурой, поняв, что они были ошибочными.
Я оделась и села за стол у окна, чтобы натянуть носки. Пурпурные краски утра разлились над озером Верхнее и полуостровом Сибли, будто стоящим на якоре в бухте. Полуостров представлял собой возвышающийся монолит суши почти в километре от берега. Его называли Спящим гигантом из‑за профиля, вырезанного в скальной породе. Он был очень знаменит. Легенда Оджибве[1], напечатанная на каждой футболке и кофейной кружке в сувенирном магазине отеля, гласила, что гигант когда‑то был духом, который вошел в залив, лег на спину и превратился в камень, чтобы защитить местонахождение секретного серебряного рудника от белых людей.
Чего не сделаешь, чтобы сохранить свои тайны.
[1] Оджибве – народ индейцев, живущих на территории США и Канады.
