Сахарный вор

Бабушка болтала о нем без умолку с тех пор, как мы сели в самолет в Неаполе. Мне сказали, что он пекарь, и поэтому я ждала, что на нем будет белый фартук. Вместо этого он больше походил на принца, элегантного в весеннем шерстяном пальто и рубашке из египетского хлопка. При росте шесть футов у него были плечи, похожие на квадратный дверной проем, настороженные темные глаза, безмятежный лоб. Красивый. Когда он увидел мою бабушку, улыбка обнажила его широкую челюсть и белые зубы. Потом я узнала, что он редко ей пользовался. У него был прекрасный нос с горбинкой, сильный, без типично ястребиного вида, как у его соотечественников. Темные волосы были аккуратно подстрижены вокруг черепа, который можно было бы прокрутить на токарном станке. В Канаде он называл себя Фрэнсисом. Или, скорее, другие называли его Фрэнсисом, потому что он был не из тех, кто часто говорит о себе. Бабушка никогда бы так его не назвала. В возрасте четырех лет мое ухо уловило немного английского языка из телевизора в гостиной школы при аббатстве. Голос Фрэнсиса звучал женственно, но сам он таким не был.

Он еще не знал, каково это – быть отцом, поэтому, когда увидел меня, несмотря на все усилия выглядеть счастливым, он был скорее в шоке. Тело его напряглось. Если бы поблизости был стул, кто‑нибудь наверняка попытался бы его усадить. Он посмотрел на меня так, словно пытался понять, откуда я взялась и как вернуть меня обратно, пока никто не заметил. Такого у меня не было в общении со взрослыми. Я была красивым ребенком, словно херувим из эпохи Возрождения, монахини часто спорили из‑за того, кто будет расчесывать мои волосы. Но он даже не принес мне игрушку или что‑нибудь еще, чтобы растопить лед, и в результате меня было не убедить поцеловать его или даже посмотреть ему в глаза.

Я была слишком высокая для своего возраста, крепкая, как дровяная печь, и не желала сидеть на месте. Пока носильщики выгружали наши вещи с багажной карусели, я пробиралась между чемоданами, всеми силами стараясь не мешать.

– Может, если она застрянет, это ее чему‑нибудь научит, – задумчиво пробормотала бабушка по‑итальянски.

Отец опустился на колени, положил руку мне на плечо и внимательно, без улыбки, посмотрел мне в лицо. Почему‑то я была уверена, что увиденное ему не понравилось. Чтобы показать ему, что мне безразлично его мнение, я вырвалась и перекинула ноги через багажную ленту, выставив задницу на обозрение всего аэропорта.

– Да, ты был таким же, – сказала бабушка, как будто прочитав его мысли. – Un diavolo in bicicletta.

Дьявол на велосипеде. Такой я была.

 

* * *

 

– Как зовут твоего кузена? – Спустя десять минут ожидания Ванда выхватила мой телефон, начав прокручивать список контактов.

– Энцо, – ответила я.

– А фамилия?

– Ты думаешь, у меня в контактах полно людей по имени Энцо?

Ванда набрала номер и, скрестив ноги, наклонила голову набок. Я сразу поняла, когда Энцо ответил на звонок, потому что она выпрямилась и улыбнулась. Она всегда делала так, когда говорила по телефону.

– Нет, это ее помощница, Ванда. Мы ждем в аэропорту. – Она замолчала, а потом энергично закивала. – В Тандер‑Бей.

Видимо, действие успокоительного прошло, потому что я почувствовала прилив раздражения на Энцо за то, что он забыл заехать за нами.

– Когда? – Ванда вскочила на ноги. Она шагнула к Полу, который, прислонившись к колонне, возился с камерой, и пробормотала ему что‑то неразборчивое.

Потом она повернулась и зашагала ко мне, ее лицо приняло странное выражение.

– Когда? – снова спросила она, кусая уголок рта. – Мы в аэропорту. Сабин в аэропорту. Ждет. Тебя.

Я не понимала, зачем она повторяет все дважды. Наверное, их диалог был не очень‑то замысловатый. Она опустила трубку.

– Это был твой кузен, – начала она.

– Я в курсе! – Я уронила сумку. Кажется, нам придется здесь задержаться. – Он и правда забыл! Вот маленький засранец.

– Сабин. – Она сглотнула. – Твой отец умер.

 

Глава пятая

Ванда

 

Когда мы забрались на заднее сиденье внедорожника Энцо, мне пришло в голову, что наш сюжет о празднике и о возвращении к корням внезапно свернул не туда, и непонятно, возможно ли его спасти с точки зрения пиара.

Друг Энцо, Маркус, был за рулем. Он довольно тихий, но Энцо с лихвой компенсировал его скромность. Несмотря на то, что мы мчались по шоссе, он не стал пристегивать ремень безопасности, чтобы повернуться к нам и поговорить.

– Поверить не могу, что ты привела съемочную группу на похороны своего отца. – Энцо мизинцем поправил кончик усов. Он был невысоким мужчиной со спортивным телосложением и быстрыми жестами, которые навели меня на мысль о его вспыльчивом характере. У него были карие глаза и острые черты лица, а выглядел он так, будто вполне мог укусить кого‑то за руку.

– Я не знала, что он умрет. – Сабин втиснулась между мной и Полом. Ее тюрбан начал раскручиваться, но она этого даже не заметила. – Никто не подумал позвонить мне до того, как я сяду в самолет?

Энцо выглядел искренне удивленным.

– Позвонить? Я ведь даже не забыл забрать тебя. У меня и так мозг взрывается. В доме моей матери сплошные плач и страдания, а что будет в пекарне, даже представить боюсь. У нас есть палатка и сотня складных стульев на стоянке, приготовили для юбилейной вечеринки. Итальянская группа прибудет из Виннипега. Мой отец все такой же, какой был, когда ты уезжала, – самый невозможный человек из живущих на земле. Твой отец был единственным, кто держал нас всех вместе. – Рот Энцо дернулся. Он повернулся и откинулся на сиденье.

Сабин смотрела мимо Пола, в окно – туда, где проносился северный лес.

– Что случилось?

Энцо снова повернулся и схватился за подголовник.

– Он не болел, ничего такого. Вчера, как обычно, был в пекарне – спорил с отцом, проводил инвентаризацию, разговаривал с покупателями. Они собирались запустить фейерверк с крыши в конце выходных. Все было нормально. А потом он поехал домой обедать и – бах!

– Он же не взорвался, Энцо, – вмешался Маркус. – У него был обширный инфаркт.

– Это случилось дома?

Энцо какое‑то время изучал лицо кузины.