Сеятель

– Угу, угу, хорошо, – бормотал про себя доктор. – Ну, здравствуй, путешественник. Еле собрали твои кости. Начнешь ходить, побежишь благодарить рыбаков, что вообще жив остался, – стоял надо мной полный мужчина с густыми длинными седыми усами.

Рядом с ним была молоденькая медсестра. Я обернулся вокруг и увидел еще четыре бедолаги возле себя. Все были забинтованы и загипсованы как и я. Моя нога была подвешена на особом приспособлении и сильно ныла.

– А что с моей ногой? Так болит.

– Болит? Да ладно, очень странно при открытом переломе. Твоя кость разломилась и прорвала мягкие ткани. Теперь ты долго, очень долго будешь восстанавливаться. Хорошо, что ты молодой и просо счастливчик, что кроме ноги у тебя нет серьезных повреждений. Только, что головой ты совсем не думаешь проблема. Чего тебя туда понесло?

– Я просто, – замялся я, пытаясь припомнить, что вообще произошло, – хотел сократить путь.

– А, сократить путь длиною в жизнь? Ну, у тебя это почти получилось. Позови их, – обратился доктор к медсестре.

– Кого? – испуганно переспросил я, глядя на удаляющуюся медсестру.

– Родителей твоих, сестру. Они как раз пришли тебя проведать. Как по часам, уже неделю, ровно в два здесь.

– Неделю?! – встрепенулся я и попытался привстать, но почувствовал резкую боль везде, в теле, спине, животе, ребрах, руках, бедрах, ногах, и ужасную боль в голове.

– Голубчик, ты совсем дурак? – придавил меня к постели доктор. – Ты хоть понимаешь как тебя потрепали волны? Это все равно что пополоскаться в стиральной машине со щебенкой. Я же сказал, тебя ждет долгое восстановление. И не смей шевелиться, пока я тебе не разрешу.

Пока он говорил, у меня в глазах то темнело, то светлело, будто в моей голове кто‑то играл выключателем. В этот момент в палату вошли родители и Вера. Родители держались спокойно, но Верины глаза… Видимо она плакала до этого.

Папа подошел и легонько взял меня за плече.

– Доктор говорит, тебе потребуется долгая реабилитация. Я прошу тебя его слушать и не делать глупостей. Мы хотим побыстрее забрать тебя домой. Там тебе будет лучше.

– Мы будем к тебе приходить каждый день, – сказала мама, погладив меня по щеке. – Сегодня с тобой побудет Вера. Тебе что‑нибудь привезти из дома?

– Нет, ничего, – старался я сдерживаться, чтобы не заплакать.

– Мы тебя любим, Эмиль, все будет хорошо, – сказала мама и поцеловала меня в лоб.

– Держись, дружище, – улыбнулся папа грустной улыбкой.

– Мы тебя ждем к ужину, – сказала мама Вере и они ушли.

Вера взяла стул, придвинула его к моей кровати, взяла меня за руку, положила свою голову на мою кровать, отвернув от меня лицо. Так она просидела минут пять, а потом сказала:

– Что я буду делать, если не станет моего единственного брата и я останусь одна?

Я почувствовал, как на мою руку капают ее горячие слезы.

– Я так никогда не поступлю, Вера, я обещаю, – погладил я ее по голове, стараясь успокоить, хотя мне самому хотелось плакать.

– Ты не можешь так постоянно бродить где‑то один. Тебе нельзя быть одному, – шептала она.

Так вышло, что я действительно был один. У меня не было друзей и я никогда не чувствовал в них какой‑то особой потребности. Просто мне было хорошо одному. Если мне хотелось что‑нибудь обсудить, я всегда мог обратиться к отцу. В принципе, он и был моим лучшим и единственным другом. С детьми, с которыми я пересекался в школе, я общался легко, но каких‑то особых общих интересов у нас с ними не было. Я не встречал того, кот был бы увлечен путешествиями так как я.

– Эмиль, – опять тихо сказала Вера, – в тот день, когда нам позвонили из больницы… Я впервые видела, чтобы у мамы дрожали руки. Это так страшно, когда понимаешь, что может случиться непоправимое.

– Знаю, – гладил я по голове Веру.

Честно говоря, до этого случая я никогда не думал, что со мной может что‑то случиться. Что я могу умереть где‑то по пути, или умереть вообще. Я никогда не думал, что означает смерть. Я помню как были подавлены родители после похорон прабабушки и прадедушки. Но, наверное, я был слишком мал, чтобы по‑настоящему задумываться о смерти. А теперь я только об этом и думал. Если я уйду, я оставлю о себе воспоминания, которые будут причинять боль моим родным. А если уйдет кто‑то из них? Меня бросило в холодный пот, я прогнал эти мысли, стараясь думать о жизни.

 

II

 

Жизнь, которая меня ждала, была не очень радостна. Несколько недель мои родные по очереди ходили в больницу развлекать меня. Когда доктор, наконец, разрешил мне подняться, я понял, как я жалок. Я с трудом поднимался и почти не мог стоять. Самым стыдным и неприятным были походы в туалет. Здесь за мной ухаживал персонал, хотя и это было для меня невыносимо. Я не мог позволить себе, чтобы за мной еще и дома присматривали в туалете. Мне надо было твердо стоять на ногах. Но насколько бы ни сильна была моя воля, ее не хватит на то, чтобы быстро срастить кости, сухожилия, мышцы, кожу. Мне надо было постоянно работать над собой, чем я и занимался большую часть дня, когда вернулся домой. В моем расписании были разминка, упражнения, массаж, диета и процедуры, которые я должен был посещать пару раз в неделю. На процедуры меня возил отец. В одну из таких поездок он опять завел разговор на тему моего будущего.

– Ты думал о своей учебе? Школа уже окончена, попутешествовать сейчас, как ты хотел, тебе не придется как минимум год. Я предлагаю тебе пойти на подготовительные курсы учителей. Как раз год, который ты будешь восстанавливаться, сможешь попробовать что‑то делать и подумаешь, чего ты хочешь. Потом поедешь, погуляешь. Только без подобного экстрима, – он посмотрел на мою ногу.

«Попробовать что‑то делать» была папина любимая фраза. В начальной школе я пару месяцев работал в городе, где высаживал деревья. Потом я пробовал работать продавцом. Потом папа устроил меня к себе в институт, где я перекладывал бумаги. Теперь он меня опять хотел заманить к себе, по всей видимости, чтобы присматривать за мной. Я много раз пересматривал разные профессии, перепробовал с десяток лично, но не знал, чего я хочу, и даже не представлял, в какую сферу хочу попасть. Мне хотелось плыть на байдарке среди островов и ничего не делать, просто быть самими собой.

– Заедем сегодня к Дане, навестим их. У Сони недавно был день рождения, надо поздравить, – говорил отец, глядя в окно старенького автобуса, на котором мы добирались в город.

Дядя Даня папин друг детства. Они периодически ездят друг к другу и устраивают словесные баталии. Я ни разу не видел, чтобы дядя Даня и папа расстались раньше полуночи, потому день обещал быть долгим. Соня – дочка дяди Дани, младшая в семье, еще у него есть два сына, которые постоянно пропадают где‑то на пляже. А Соня папина дочка и любимица, постоянно крутиться возле него. Ей недавно исполнилось тринадцать. Она, как и ее папа, постоянно рисует. Этот день не был исключением. После посещения процедуры, мы с папой отправились в художественный магазин купить ей подарок и весь вечер, пока наши отцы бурно обсуждали письмо Махты, Соня рисовала на моем гипсе, который был почти на всю ногу.