Сеятель

– Да, – цедил он сквозь зубы.

– Значит, мама постоянно на работе, а ты где‑то на улице научился, как ведут себя девушки и парни? Как тебя зовут?

– Коха.

– Коха, перед тем как учить кого‑то чему‑то, удостоверься, что ты сам выучил то, что надо.

– А вы выучили, чтобы учить нас? – на меня смотрело двадцать пар глаз. Одни со злостью, другие с испугом, третьи с любопытством.

– А я не учить вас пришел. Я пришел учиться у вас. Так мне сказал мой руководитель. Потому у меня к вам предложение. Я предлагаю перенести наши занятия на улицу, на спортивную площадку. Тот, кто хочет меня слушать, остается со мной и слушает. Тот, кто не хочет, занимается на площадке. Есть только два условия: не мешать мне и не уходить с площадки до конца занятия.

В классе послышался радостный шум.

– Хорошо, – закивали они.

– Тогда я предупрежу директора, что на моих уроках вы дышите свежим воздухом. По моему предмету у вас не будет оценки, но будет зачет или не зачет. Ваш зачет зависит от вашего уважения ко мне.

После занятия я зашел к директору и взял информацию на класс, который мне дали. Потом я пошел к морю и долго сидел на берегу, глядя, как пенятся волны. Моим заданием к первому уроку было привлечь внимание к моей личности и заинтересовать учеников общением со мной. После спора с сиротой моя личность должна была максимально привлекать внимание. Мне нужно было выучит все анкеты, чтобы на следующем занятии не подраться с кем‑то из учеников.

Я вернулся домой, когда уже начало темнеть.

– Как‑то ты припозднился, – сказал отец, встречая меня.

Мама уже накрывала на стол в беседке, Вера ей помогала.

– Как институт? Пора готовить план побега? – спросила мама, разливая суп по тарелкам. Я пошел к уличному рукомойнику и помыл руки. Потом сел за стол.

– Если вдруг я не вернусь как‑то вечером, ищите мое тело возле 243 школы.

– Ты подружился с ребятами? Это хорошо. Общение – это очень важно в преподавании, – издевался надо мной папа.

– Ты правда меня так не любишь?

– Я горжусь тобой, сын. Ты оказался смелее меня. Что будешь делать?

– Изучать анкеты.

– Хороший ход, – взялся папа за ложку. – Сколько их?

– Двадцать.

– Двадцать это много. Двадцать по пятнадцать – это слишком много. Как у них с дисциплиной?

– Дисциплиной? Ты серьезно?

– Ну, они же не болтались на люстре, как орангутанги?

– Нет, они сидели за партами, как орангутанги.

– Это уже хорошо. Если увидишь в анкете кого‑то с криминалом, бери с собой охранника, – посмотрел он на меня, улыбаясь. – Шучу. Это же твои подопытные мыши, расслабься.

– Там половина мышей больше меня в два раза.

– Запугивай их. Они все боятся. Тот, кто не боится, на уроки не ходит. Им нужен аттестат, или папа с мамой будут ругать. Мотивируй их.

– Кажется, только теперь я понял, что ты все это время имел ввиду под словом мотивация, – внимательно смотрел я на отца.

– Именно. Они к тебе попали слишком большими, чтобы применять другие методы.

– Я подумаю, – взял я ложку и принялся за суп. Папа улыбался. Это была не веселая улыбка, а насмешка. Он пытался сыграть на моем чувстве гордости. Порой, дома он вел себя как сотрудник института моделирования поведения личности. Кнопка выключения этой функции была только у мамы.

– Да, Эмиль, твой папа прав. Видишь ли, есть только один человек, который имел силу воли и выбор и воспитался как он того хотел. Это твой отец. Остальных же надо лепить, как глину. Я думаю, он тебе покажет как это делать. Возьми его следующий раз с собой, – обратилась мама ко мне.

Теперь уже с насмешкой смотрел я на папу.

– Ты же знаешь, что моя сфера – это теория, – посмотрел папа на маму.

– Ты говорил, что теория всегда должна подкрепляться практикой.

– Так и есть, этим занимаются специалисты. Я разрабатываю только теорию.

– И учишь как практически применять ее?

– Этому учат другие специалисты.

– Эмиль, тебе кто‑нибудь что‑нибудь показывал на практике? – спросила меня мама.

– Нет, – с интересом смотрел на нее я.

– Как так получилось? – посмотрела мама на папу.

– Недоработка, – ответил он.

Мама продолжала смотреть на него.

– Я спрошу, в чем проблема, – сказал он ей, оторвавшись от супа.

– Как вы учите тому, чего не делаете сами? – не отставала она.

– Делаем. Возможно, не хватает сотрудников. Я узнаю.

– Дай ему материалы.

– Дам, – недовольно ответил папа.

– Как быстро все забывается.

– Что? – отложил он ложку и посмотрел на маму.

– Ты мне три года подробно рассказывал, как тебя учили летать на котах, а теперь ты делаешь то же самое.

– Я не делаю то же самое. Для этого есть специальные люди.

– Ты один из руководителей института.

– Я тебя услышал, – уткнулся папа опять в суп. Его игривое настроение куда‑то выветрилось.

После ужина я отправился изучать анкеты. Ко мне присоединилась Вера. У нее какая‑то маниакальная любовь к разного рода сортировкам, классификациям, группировкам и прочей обработке информации. Она отсортировала анкеты по возрасту, месяцу рождения, семейному положению, району проживания, успеваемости, способностям, талантам, хобби, достижениям и разного рода нарушениям.

– Половина из них из неполных семей и большая часть живет с мамами. Это прям, ух, – комментировала Вера анкеты.

– Тогда можно считать, что половина из них явно или тайно уже ненавидит меня, – отвечал я, просматривая анкету Кохи.

– Ты гнобил сирот? – полушутя, полусерьезно говорила Вера.

– Прогадал с аргументами. А с чего ты взяла, что они сироты?