Синева

Маленькую виллу, которую Александра сняла на месяц в единственной бухте с крошечным участком песчаного пляжа, пришлось покинуть, как только Изя ее там нашел. Как он мог узнать, что она в «Причале боцмана»? Кто ему помогает, какие у него возможности?

– Ты говорить, где завещаний! Я искать! Я сын! Я прав! Ты – глупый ленивый овец! Твой родитель – тупой идиот!

Вот такой разговор. Как общаться с этим человеком? О чем?

Нет, ну вот так кратко и четко разложить мою семейку…

Я элементарно проплатила (ладно, дед проплатил) обучение в Королевской Академии драматического искусства. Выперли меня оттуда на второй год. Быстренько закончила частную театральную школу в Лондоне – там все кратко, конкретно, по делу. Вылетела звездой, упала кометой – спасибо, что в атмосфере не сгорела: тело деревянное, голос скрипучий, мимика банальная, харизмы никакой – никому такая не нужна! Ну, ничего, для девочек‑дурочек в Интернете моей харизмы хватает. С наследством разберусь, и все будет круче, чем было.

А родители… да, отпилили свой кусок пирога и без дальнейших претензий осели на Индонезийских островах. Карма, астрология, веды, тантра, медитации, благовония… Воскурились, в общем. Считай, нет у меня родителей.

Ноль – таланта, ноль – родителей, ноль – денег, зато больной на всю голову дядька висит на хвосте. Я знаю, что ему надо. Если ему удастся первому найти завещание и уничтожить его, раздел дедовых капиталов пройдет по стандартному порядку очередности, принятому в Евросоюзе. А он, на минуточку, единственный наследник первой очереди, раз мои родители свое как бы уже получили. А если дед его не признал при жизни, то с чего ему получить что‑то по наследству? Вот.

Пока я пыталась покорить Голливуд (ха!), мои родители успели выставить на аукцион все, что находилось в квартире, которая была выделена отцу по условиям их с дедом договора. Мебель, картины, библиотеку – все то, что дед у отца хранил. Жизнь в секте тоже, оказывается, денег стоит… Вот они все свое профукают – и что? Придут ко мне: доченька, подай на травку и хлебушек?

Я бросила все дела и прилетела домой месяц назад, когда нарисовался Изя и начались суды по признанию его прав. Завещание должно было быть – оно было, я точно знаю. Дедуля, человек старой закалки, никому не доверял – все у него было в недвижимости, предметах искусства, в сейфах. Не в банке, так «в банке». Если завещание не хранилось в сейфе, не было у поверенного, значит, он его спрятал, а я знала все его тайники, где он прятал от бабушки (бабулечка моя любименькая!) сигары, коньяк и блокноты со всякими кодами и напоминалками. Вот в одной из записных книжек я и нашла пометку: «Завещание – Идиот 2 т. 152».

Я загуглила эту комбинацию и вышла на Достоевского. На Достоевского, которого мои родители успешно продали и денежки наверняка уже потратили. Мне пришлось нанять детектива, и мы отследили, куда направились книги. Направиться‑то направились, но получены были только что.

Мне надо лишь посмотреть. И все. Если в книге лежит гербовый бланк завещания, он никому, кроме меня и Изи, не нужен.

Там такая хорошая, приятная русская семья – с ними наверняка можно договориться. Но мне приходится все делать тайно, через нанятого человека.

Попытка пробраться ночью в дом ничего не дала: книги, которые уже были вот, перед носом, исчезли. И куда их этот русский дел, непонятно. Я не могу сама прийти к этим людям – за мной следом явится Изя… и что произойдет потом, мне страшно представить. У них такой славный малыш. А собака‑барабака какая милая. Я попросила детектива, и он сделал мне несколько фотографий.

Заведу себе такую же… потом.

 

10.

 

Дедушка‑ослик полз на гору.

На спине складная коляска и пакет с пирогом, на левой руке – внук, под правым локтем – собака. Это всего двести, но каких метров! Горка градусов под шестьдесят. Думал, что Лила доберется своим ходом, но нет, она привыкла, что здесь ее несут, улеглась пузом на камни, растеклась лужицей, язык розовой тряпочкой вывалила, бровки домиком, взгляд несчастный, глаза слезятся. Я не повелся на эти манипуляции, ушел метров на пять, а она лежит так обреченно – прям трагическая актриса. На руках Ян бьется, тянется назад: «Бака! Бака!» Постоял, вздохнул, вернулся, подобрал. Теперь Ян наклоняется к Лиле, хватает ее за ухо, собака уворачивается…

Словно бурлак на Волге, клонюсь к земле, тащу свою дрыгучую поклажу. Черт меня дернул, но сегодня уже все на взводе – у Яна лезут сразу два зуба, он куксится, ноет, с рук не слазит. Пока Лара занимается ужином и стиркой, я решил, для разнообразия, внука прокатить по набережной. Все было просто отлично: толпа гуляющих, дети, собаки, уличные музыканты, лотки с шарами и сладостями. Ребенок, отвыкший от большого количества людей, глаза и рот раскрыл от удивления и так всю прогулку просидел. Только слюни успевай подтирать.

Потом меня заметила Джина, выбежала, давай зазывать на кофе с горячим пирогом, а Лила та сразу на ступеньки и к знакомому столику – готова, ждет свою водичку. Посмеялся и поднялся на террасу.

Джина поставила передо мной чашечку кофе и целый пирог в упаковке. Присела на корточки, дала воду Лиле, потом повернулась к Яну, сидящему в коляске, и сделала ему всякие «у‑тю‑тю». Прямо из‑под стола она тихо, но внятно произнесла:

– Мы должны поговорить. Это касается безопасности твоей семьи. В десять у Винсента. Пирог отдашь жене – скажешь, угощение от него в честь дня ангела, и отпросишься в гости. Понял?

– Понял.

Язык общения определяет манеру и настроение речи. В русском варианте внутри меня заиграла бы мелодия из «Семнадцати мгновений весны». Английский, чувство которого развито просмотрами боевиков, выдал набор сценок наподобие «разборок в Бронксе». И вот это все: размахивание руками, наклон корпуса, скругленные плечи, мотня между колен, брызги и обороты, сочетающие близких родственников с физиологическими процессами… Но я просто проблеял: «Понял», проглотил кофе одним махом, собрал все свое в охапку, плюс пирог, и ушел, не заплатив. Должен был заплатить?

Лара как‑то ничему не удивилась, махнула устало рукой: иди куда хочешь, мы будем уже спать. Ну и ладно. Ну и ладно. Поужинали, я доработал дедушкой до отбоя. Думал было взять с собой Лилу для моральной поддержки, но она первая забилась в свой уголок и моментально засопела. Ну и ладно.

Я вышел, было уже темно, но еще рано – до назначенного времени оставалось минут двадцать. Постоял на горе, посмотрел, как зажигаются звезды, послушал тоскливые песни сверчков об одиночестве. Несколько дней прогноз предрекал дожди и грозы, а небо было ясным, безоблачным, только море волновалось и бурлило меж камней. В голове проносились тревожные мысли – перебирал в уме последние сделки, клиентов, конкурентов, друзей, неприятелей… Никому не должен, никого не подставил. Что за…

Раньше у Винса я бывал только в мастерской – казалось, он и живет там. Но сейчас горело лишь одно окно в доме, я заглянул – кухня. Джина и Винсент сидят у стола, между ними бокалы с вином, курится дымок сигареты, забытой на блюдце.

Постучал, они вздрогнули. Винс вскочил и распахнул дверь: заходи, заходи, – проводил меня в кухню, а сам вышел.