Сквозь преграды
Но Шигаев не ушел в сторону, чтобы подождать Алексея, а принял бой с атаковавшими его самолетами. И в тот момент, когда один из врагов нанес ему боковой удар, Шигаев на встречном курсе столкнулся с другим. Последовал взрыв. Из темного облака дыма посыпались куски самолетов. В наушниках Алексея что‑то треснуло; зазвенело в ушах. Он рывком сдвинул на затылок шлемофон, провел рукой по взъерошенным, прилипшим к вспотевшему лбу волосам, сказал твердо:
– Прощай, друг! Иного выхода у тебя не было…
Оставшийся «мессершмитт» вошел в крутое пике.
Гундарев, не сбавляя скорости, устремился за ним.
– Третий, третий! – донеслось из шлемофона. – Уходишь в сторону, уходишь в сторону!
Но Алексей упорно гнался за ловко маскирующимся под фон леса противником, который то исчезал из поля зрения, то появлялся снова.
– Не уйдешь! – крикнул Алексей и, поймав «мессершмитт» в перекрестие прицела, открыл огонь.
Но фашист снова отвернул, неожиданно для Алексея взмыл и, сделав полупереворот, дал ответную очередь.
«Опытный ас», – подумал Гундарев, увидев пробоины на правой плоскости своей машины. А фашист опять стал уходить на бреющем полете. Алексей настойчиво преследовал его.
Зона воздушного боя осталась где‑то в стороне; команды еле доносились. Только одни помехи завывали в наушниках да вздрагивала всем корпусом пораненная машина. Видно было, что «мессершмитт» подбит. Проскочив лес, он круто развернулся вдоль опушки и пошел на посадку.
– Ты у меня сядешь, гад! – выругался Гундарев, доворачивая машину, и, нажимая на гашетку, с огорчением понял: боеприпасы кончились. – А все‑таки не уйдешь! – упрямо промолвил Алексей, прибавляя скорость.
В это мгновение у пробоин появилось пламя. Кабину охватило огнем, жаром обдало лицо. Для раздумий не оставалось времени. Выпустив шасси, Алексей, упрямо скрипнув зубами, вслед за немцем посадил горящую машину.
Белка, перескочившая на сосну, перепуганно застыла на месте, когда две огромные стальные птицы с ревом и шумом приземлились на поляне, оставляя длинные следы в густой, сочной траве. Машина Алексея горела, наполняя прилегающий к поляне лес едким зловонным запахом. Белка испуганно юркнула в дупло, а старый, с общипанным куцым хвостом ворон, каркнув, перелетел на расщепленную молнией осину, ближе к поляне, будто заключив: «Здесь что‑то произойдет! Возможно, будет пожива!» Он повертел взлохмаченной головой с массивным клювом и уставился черным глазом на откинувшуюся крышку кабины «мессершмитта». Пилот вытер шарфом кровь, застилавшую глаза, приподнявшись, вскрикнул от боли. Русский самолет горел почти рядом: фашист выхватил из кобуры пистолет и, перевалившись через борт, упал в траву.
«Кар‑р‑р! – встревоженно прокричал ворон. – Кар‑р‑р!»
Немецкий летчик пополз к горящему самолету. Алексей, быстро отстегнув парашют, спрыгнул на землю. Грянул выстрел…
«Крах, крах, крах», – с перепугу прокричал ворон и, взмахнув крыльями, улетел.
На поляне продолжалась ожесточенная, не знающая пощады борьба. Гундарев, превозмогая боль в бедре, с обожженным лицом и руками полз навстречу фашисту, но рука с пистолетом невольно опустилась: вражеский летчик был неподвижен. Лицо его было залито кровью, из разорванных пулями дыр шлемофона торчали волосы.
«Ну и попал в переплет! – подумал Алексей, глядя на свой догорающий самолет. – Опять я на вражеской территории».
«Мессершмитт» с погнутыми лопастями винта стоял метрах в двадцати.
«Попытаюсь осмотреть его. Надо что‑нибудь предпринимать», – решил Алексей. Вынув из руки врага парабеллум и отбросив его в сторону, Гундарев, шатаясь, направился к «мессершмитту».
Фашист помутневшими глазами взглянул на свой самолет и, напрягая остатки сил, дотянулся до пистолета. Раздалось несколько хлестких выстрелов, они эхом прокатились по лесу, затерявшись где‑то далеко в болотах.
Гундарев, вскрикнув от резкой боли в челюсти, упал около «мессершмитта». Фашист продолжал стрелять по самолету. От бронебойно‑зажигательных пуль загорелся бензобак. Горящий бензин расплескался на кусты, траву. И в этом огненно‑дымном смерче раздался выстрел и леденящий душу предсмертный крик немецкого летчика.
Алексей отполз подальше от горящей машины и вдруг, осененный какой‑то мыслью, пополз к немцу.
Фашистские летчики – участники воздушного боя – по прибытии на аэродром сообщили в соседнюю авиачасть, что в их районе сделал вынужденную посадку знаменитый ас корпуса капитан Генрих Шверинг, и просили разыскать его и оказать помощь.
Партизанский дозор, выставленный к дороге, тоже видел, как два самолета – фашистский и советский – сели где‑то за лесом. Партизаны, когда наступили сумерки, отыскали место посадки самолетов и были очень опечалены: русский летчик сгорел в своем самолете, а немца так и не удалось найти поблизости. Вскоре прибыл немецкий отряд, и партизанам пришлось с боем отойти, унося с собой завернутые в плащ‑палатку останки летчика и его документы, обнаруженные в жестяной коробочке.
2
…Что‑то тяжелое, горячее вызывало невыносимую боль в лице. Казалось, стоит чуть повернуться, и кожа снимется, обнажив череп.
– Сейчас ему будет лучше, – сказал Фридрих Корф – худой, словно жердь, мужчина в белом отглаженном халате – главный хирург и начальник полевого госпиталя воздушного корпуса «Рихтгофен». Он передал ассистенту два пустых шприца и, взглянув на койку, где лежал сплошь забинтованный летчик, добавил: – Кажется, успокоился. – Еще с минуту смотрел он бесцветными глазами на лежащего без движения раненого, затем присел на противоположную койку. – До чего живучи люди! Не правда ли, Макс? Я с каждым днем убеждаюсь, что чем больше человек искалечен, тем сильнее у него сопротивляемость организма. Помнишь, как мы испытывали препарат «К°» на пленных? Какое сильное воздействие, а человек выживает… Этот молодчик меня просто покорил. Давненько я не видел столь живучего организма. – Корф снова задумался. – Макс, помнишь того летчика, что привезли вчера, как его… Ну, тот, у которого оторвана рука выше локтевого сустава? – Он искривил губы и махнул безнадежно рукой: – Умер под ножом… Но этот не из таких! – Корф поднялся с койки и, подойдя вплотную к собеседнику, тихо, как бы делясь с ним тайной, произнес: – Он будет жить! Да, будет!
В палату вошел дежурный врач и вызвал Корфа в коридор, оттуда слышался громкий разговор.
Корф подошел к двум только что прибывшим летчикам и высокомерно смерил их взглядом. Он не терпел шума в стенах госпиталя.
Один из летчиков доложил:
– Мы из части полковника Краузе. Разрешите узнать, что случилось с капитаном Шверингом.
Корф слегка прищурил глаза и повелительно сказал:
– Доложите своему командованию, что Шверинг получил тяжелые увечья… и навряд ли вернется в строй.
– Как же быть, господин профессор? – наивно спросил второй летчик. – Ведь часть на днях перелетает в Польшу.
