След на кабаньей тропе

– Кирпич здесь уж больно хороший, вот местные его и таскают, – пояснил Ломтев. – Кто печь поправить, кто чтобы дорожки в огороде выложить, кто им стены облицовывает, да мало ли для чего еще. В хозяйстве, как говорится, все пригодится.

– У тебя тоже здесь хозяйство? – поинтересовался Зверев.

– Я у тетки живу.

– Значит, ты местный…

– Нет, сам я из Покровского – это деревня такая, шестьдесят верст от Славковичей.

– А звать‑то тебя как?

– Николаем!

– Ясно. Родители живы?

Ломтев сглотнул и втянул воздух носом.

– Когда немец пришел, отец в партизаны подался. Выродок один, сосед наш Лешка Карась, об отце немцам сообщил. Мать и сестру повесили, хату спалили. Меня две недели тогда соседка баба Люся в погребе прятала. Потом сюда в Славковичи к тетке отвезла, когда все поутихло. Мне тогда двенадцать было.

Зверев понимающе кивнул и ускорил шаг, чтобы догнать идущих впереди Мокришина, Логвина и Бармалея.

– У тетки, значит, живешь? – продолжал свои расспросы Зверев.

– Не у тетки, а в ее хате, – уточнил Ломтев. – Прошлой зимой померла тетка. Пошла как‑то по воду по весне, лед уже подтаял, она и провалилась по шею. Другие бабы увидели, вытащили ее, но тетка застудилась да спустя месяц померла. Так что один я живу.

– Один живешь? Почему?

– А с кем же мне жить?

– Ну девка‑то, поди, есть?

Сержант покраснел и отвернулся.

– Нет у меня девки.

– Чего так?

– Да как‑то, – Ломтев вдруг выпрямился, – работы у меня невпроворот, потому не до баб мне.

– Ой ли? А начальник твой, как я понял, бобылем‑то не ходит. У него, что же, дел меньше?

Ломтев отвернулся и буркнул:

– Не меньше. Просто он все успевает, а я нет. Потому как опыта у него больше. А я семьей обзавестись еще успею.

– А у Пчелкина твоего большая семья?

– Антонина – это жена, да детки – Темка и Глашка.

– Понятно.

Зверев закурил на ходу, и дальше они шли молча, слушая пение птиц и протяжное мычание пасущегося по соседству коровьего стада. Когда они подошли к постройке и вошли в воротный проем, частично перекрытый обрушенной опорной балкой, Зверев увидел крутую лестницу, усыпанную побуревшей листвой, ветками и обломками кирпича.

– Ну что ж, посмотрим, что здесь да как. Не затопчите следы.

Обойдя впередиидущих, Зверев поднялся на следующий ярус и оказался на вершине ветхого строения. Вслед за ним поднялись Логвин со своей овчаркой, Леня Мокришин и Ломтев, который догадался прихватить у Костина его бинокль.

Здесь пахло сырью и тленом. В одном из углов строения под остатками крыши были навалены еловые ветки.

Пройдя по краю, Зверев подошел к наваленному на грязном полу лапнику и внимательно все вокруг осмотрел.

– Что и требовалось доказать, – заявил Зверев. – Именно здесь наш стрелок поджидал свою жертву, причем поджидал довольно долго, возможно, всю ночь. Большая часть веток осыпалась, молодые ветки поломаны, сухие поломаны в труху.

– Ночью довольно холодно, а следов костра нет, – тут же отметил Ломтев.

– Зарылся в лапник и, видимо, утеплился заранее. Боялся себя выдать. А ну, Колюня, дай‑ка мне Венину игрушку.

Забрав у Ломтева бинокль, Зверев долго осматривал местность.

Сельское кладбище, окруженное березками и орешником, казалось бесформенным и опустошенным. Часть могильных холмов была увенчана крестами, однако то там, то тут, среди надгробий, попадались столбики с пятиконечными звездами. С другой стороны от колокольни текла река, метрах в пятистах Зверев увидел поросшую камышом пристань, у которой покачивались прикованные цепями деревянные лодчонки. Зверев перевел взгляд на село и осмотрел каждую его часть. Двор Войнова был как на ладони.

– Если бы я хотел убить Войнова, то выбрал бы именно это место. Гена, пускай Бармалея, – распорядился Зверев, – пусть поработает, здесь вроде бы сухо.

Логвин тут же пригнулся к псу, погладил его и что‑то шепнул на ухо. Бармалей завилял хвостом и стал нюхать сваленные в кучи ветки, вдруг затряс головой и дважды чихнул. Зверев насторожился.

– Что с ним?

– Он обычно так на махорку реагирует или на спиртное, – пояснил Гена.

– Окурков я не вижу, значит, наш убийца тут выпивал, – сделал вывод Ломтев.

Логвин тут же согласился:

– Оно и немудрено, нужно же было ему как‑то греться.

– Вот только ни пустых, ни битых бутылок я не вижу, получается, что пил он из фляжки и расплескал…

– Времени прошло много, алкоголь бы за это время испарился, – возразил Мокришин.

Бармалей снова чихнул и громко фыркнул.

– Тогда чего же ваша собачка чихает? Если убийца собрал окурки, то сигаретный дым тем более бы испарился, – продолжал Ломтев.

– А ну, пустите‑ка. – Мокришин подошел к месту лежки, положил на землю свой чемоданчик, где хранил оборудование, достал из него лупу и сел на корточки.

Он долго ползал по земле, потом вдруг замер, вытащил из чемоданчика небольшой металлический шпатель, что‑то собрал им с земли и поднес к носу. Вдохнув собранную им пыль, тоже чихнул и подытожил:

– Табак.

– На рассыпанную махорку не похоже, – усомнился Ломтев.

– Это нюхательный табак, – авторитетно заявил Мокришин и поднялся.

– А это уже кое‑что, – оживился Зверев. – Наш стрелок терпеливый и осторожный малый. Он нюхает табак и умеет найти хорошее место для засады.

– Убийца стрелял дважды и оба раза попал, значит, он еще и хороший стрелок, – заявил Ломтев. – Может быть, снайпер?

– Из хорошего карабина или винтовки попасть с такого расстояния может и обычный стрелок, – возразил Зверев.

– Так‑то оно так, – тут же оживился Мокришин. – Только вот, судя по всему, стрелял он не из карабина и не из винтовки.

Зверев нахмурил брови.