Смерть и круассаны
– Да, ох, что же это за слово? – Он почесал затылок. – Эрм… – Он вдруг ощутил невероятное напряжение и даже нагнулся вперед, пытаясь проиллюстрировать позу. – Courbe! – триумфально заявил он в пол, а затем выпрямился, щелкнул пальцами и указал с видом победителя на Валери. – Courbe![1] – повторил он с облегчением. – Мсье Граншо был courbe.
– Ладно. – Мадам Таблье была само высокомерие. – Это мы поняли.
– Этот отпечаток о многом нам говорит, я считаю. – Валери снова взяла контроль над ситуацией в свои руки, достав откуда‑то карандаш и принявшись указывать им на стену. – Здесь масса информации.
– Dio mio![2] – Возглас раздался у двери, в которой замер синьор Риззоли, ныне судорожно крестившийся.
– Это всего лишь детский рисунок, синьор, – выпалила Валери по‑итальянски практически молниеносно, но молодой итальянец не выглядел убежденным.
– Могу я помочь вам, синьор? – громко спросил Ричард по‑английски.
– Piu caffe, per favore, piu caffe[3], – ответил тот, не отрывая взгляда от отпечатка.
– Мадам Таблье, вы не могли бы обслужить этого джентльмена, пожалуйста?
– О, так вот, значит, как, да? Я отправлюсь выполнять всю грязную работу, пока вы двое тут секретничаете. Ха! Я должна была сразу это понять. – Она промаршировала мимо синьора Риззоли и, топая, ринулась вниз по лестнице.
– И вот они, мои баллы на «ТрипЭдвайзере»[4], – мрачно пробормотал Ричард, когда встревоженный итальянец отправился вслед за ней.
– Что?
– Ничего. Что вы имели в виду под «информацией»? Информацией о чем?
– О том, кто такой этот джентльмен, – сказала Валери так, словно это было самой очевидной вещью в мире. – Взгляните. – Она снова подняла карандаш. – Вот линия жизни, а вот линия поменьше, параллельная ей, видите? – Ричард кивнул. – Основная линия жизни прямая, она указывает на силу и энергичность, а меньшая линия это подтверждает. Похоже, ваш мсье Граншо весьма устойчив к болезням. А вот у основания линии жизни, здесь, раздвоение. Это указывает на одиночку, оторванного от семьи. Он всегда был один, вы сказали? – Ричард уже перестал следить за карандашом Валери и теперь разглядывал собственные ладони. Как ни прискорбно, но и у него было раздвоение. – Линия ума здесь длинная и прямая, значит, он преданный человек, но и упрямый тоже. – И снова Ричард посмотрел на собственную ладонь, где линия ума была едва заметна. – Однако это интересно: здесь либо нет четкой линии сердца, либо она слилась с линией ума. Это хорошо для мужчины, означает силу, успех.
– А для женщины?
– Для женщины? Не так хорошо. Разрушительно, вредоносно. Вот здесь должна быть линия брака. Но ее нет. И снова: он целеустремленный человек, не заботящийся ни о браке, ни о противоположном поле – лишь о самом себе.
– Так он не был женат? – предположил Ричард.
– Нет, если, конечно, не был слишком юн, чтобы эта линия успела сформироваться. Но мы‑то знаем, что это не так.
– У меня тоже нет линии брака, – печально признался Ричард; утро становилось по‑настоящему отвратительным. – Только морщины. – Валери строго взглянула сначала на него, а затем на его ладонь.
– Нет, – возразила она, – у вас много линий брака, глядите: как минимум три.
– Три брака!
– Необязательно. Это может означать много браков, один брак и пару любовных историй или даже то, что у вас есть одна настоящая любовь и она в три раза сильнее того, что может испытывать один человек.
Ричард с отвращением сжал ладонь.
– Все это чертовски расплывчато, если хотите знать мое мнение!
– О да, – легкомысленно подтвердила Валери, – настоящее мумбо‑юмбо. – Ему понравилось, как она произнесла «мумбо‑юмбо». – Но некоторые люди верят в подобное, отчего оно становится интересным.
На верхней ступеньке лестницы с шумом возникла мадам Таблье.
– От всего этого итальянцы дали деру, – заявила она, едва отдышавшись. – Ну? Тело уже нашли?
– Тело?
Ричард встревоженно огляделся вокруг; подобная мысль, как ни странно, ему и в голову не приходила. Хотя спрятать тело здесь не представлялось возможным. Шкафа не было, только деревянная вешалка‑перекладина. Кровать застелена, словно на ней и не спали, и под ней тоже определенно ничего не было. В углу стоял расписной сундук, как обычно, раскрытый, с высыпавшейся наружу лавандой. Багаж отсутствовал. На самом деле, не считая кровавого отпечатка, комната была абсолютно готова к приему нового постояльца.
– Все это очень хорошо, – заявила мадам Таблье, – но чем дольше кровь остается на стене, тем сложнее ее будет оттереть. Раз тела нет, так, может, все это лишь недоразумение, а этот тип просто смылся, не заплатив.
– Возможно и такое: порезался во время бритья. – Валери выглядела смущенной.
– У него густая борода, – заметил Ричард, заходя в ванную. – Тут дело не в бритье. – Он принялся открывать и закрывать шкафчики под раковиной, проверяя, есть ли здесь хоть какие‑нибудь следы жильца.
– Может, носом кровь пошла? – предположила мадам Таблье. – У моего покойного супруга, упокой Господь его душу, как‑то кровь из носа шла с такой силой, что ванная походила на бойню.
– Он был гемофиликом?[5] – Валери вздохнула; в ее голосе слышались отстраненность, даже разочарование, что такое перспективное приключение так банально закончилось.
– Нет, коммунистом до последнего вздоха, – последовал гордый ответ.
– Но я имела в виду…
– Или… – Ричард вышел из ванной, держа в руках небольшое ведерко с откидной крышкой, – он упал, раздавил свои очки и поэтому был в крови.
– Да, что ж, полагаю, вариантов множество.
Валери собралась уходить, но тут Ричард откинул крышку ведерка, а в нем оказались разбитые, окровавленные очки.
Глава третья
[1] Кривой (фр.).
[2] Боже мой (ит.).
[3] Еще кофе, пожалуйста, еще кофе (ит.).
[4] TripAdvisor – американский сайт путешествий. Дает своим пользователям возможность спланировать поездку в любую страну мира.
[5] Человек, страдающий от плохой свертываемости крови.
