Тьма. Выжить любой ценой

– Человек жив лишь тогда, когда во что‑то верит. Во что‑то хорошее и неразрушимое. – его голос был мягким и успокаивающим, – Он верит в остров и в то, что может спасти хотя бы одного человека. И пока он в это верит, он жив.

И несмотря на всю мою холодность, недоверие людям и Капитану, я почувствовала сильнейший эмоциональный порыв. Мне хотелось плакать, кричать. Обнять Капитана и сказать, что он справится. У него все будет хорошо. Дать ему то тепло, которое потеряла я еще до наступления тьмы. Потому я и чувствовала опасность от него. Капитан тоже страдал, как и я. Он мог понять меня и тогда мне пришлось бы стать с ним ближе. А это означало потерять и его тоже.

Потому что близкие уходят.

– А ты? – от эмоций меня отвлек Петрович, – Твоя семья тоже…

– Нет! – прервала его я, помотав головой, – Нет, они… Я одна уже давно. И это случилось задолго до тьмы.

Я осеклась, понимая, что где‑то в глубине души, я тоже верила в этот остров. И в то, что кто‑то мог меня там ждать. Видимо не так уж и не похожи мы были с Капитаном. Петрович тем временем доброжелательно посмеялся.

– Давай тоже будем верить в этот остров. – легко кивнул он, словно читая мои мысли, – Разочароваться мы всегда успеем, это легче и быстрее. А вот взрастить веру внутри себя – намного тяжелее.

– Только разочарование – это боль. – прошептала я.

Он долго молчал, вероятно подбирая слова, чтобы меня приободрить. Но мы оба знали, таких слов не нашлось бы в целом мире.

– Боль только, если ты разочаровываешься один. Потому что вся тяжесть последствий падает на твои плечи. – наконец проговорил он, – А если нас много, то это будет лишь поводом найти что‑то новое во что верить. В этом и заключается понятие товарищества, ты можешь опереться на другого и разделить с ним последствия разочарования.

– Не думала об этом.

Вновь тишина наполнила пространство вокруг нас. Я не знала, что испытывала сейчас после разговора с Петровичем и новой информацией о Капитане. Да мне и не хотелось сейчас это понимать.

– Кто научил тебя защищаться? – спросил Петрович, я недоумевающе взглянула на него, – Я имею в виду твою стальную выдержку.

Я усмехнулась его словам, пытаясь скрыть истинную реакцию. Ведь он задел за живое, невольно заглянул в самые глубинные уголки подсознания, где сидела маленькая девочка. Малышка, которая уже с детства старалась быть сильной и смелой, чтобы отец гордился. Чтобы ее не посчитала обузой и не оставили в одиночестве.

– Моя дочь уехала от меня, когда ей исполнилось восемнадцать. – грустно поделился он, – Я знаю, что она удачно вышла замуж и счастливо жила до тьмы. А возможно и смогла попасть на остров.

На какое‑то мгновение он замолчал.

– Мы с того дня и не общались больше. – продолжил Петрович, – Я понимаю ее и не осуждаю. Кому нужен вечно пьяный отец? Она всегда говорила, что служба мне дороже всего. А когда ее нет, то я нахожу счастье в бутылке… стоить с ней согласиться, так и было.

– Зачем Вы говорите это мне? – спросила я.

– Не знаю. – в его глазах вновь появилась легкая радость, – Мы же все встречаемся не просто так. Люди такие разные, когда им радостно и они так похожи в своем горе. Малознакомые люди могут стать самыми родными во время катастроф.

Я задумалась о его словах. Петрович в чем‑то был прав – хоть его история и была совершенно иной, чем моя. Но та боль, которую испытывал он, была слишком мне знакома. Горе делает нас всегда уязвимыми и заставляет искать родственную душу, чтобы разделить это и не умереть от эмоционального порыва.

– Папа… – тихо сказала я, – Он всегда меня учил чему‑то важному, и мне его так сильно не хватает сейчас.

Петрович понимающе кивнул.

– Он был военным?

Я сделала глубокий вдох, ощущая, как волна страха прокатилась по моему телу. Больше всего на свете я боялась показаться слабой и предать память отца. Слезы стали скапливаться у меня в глазах, а в горле появился знакомый ком.

– Твой отец бы очень гордился тобой, – уверенно заявил Петрович, – я бы гордился такой дочерью.

Я громко выдохнула, словно освобождая что‑то колючее из моей души. Благодарно кивнула и стала быстро вытирать слезы, стекающие по щекам. Мужчина выдержал минутную паузу, а затем приобнял меня за плечи.

– Пойдем тебе стоит немного поесть. – заботливо предложил он, – Ты провела в кровати несколько часов с высокой температурой. И то, что ты сейчас здесь целая и невредимая – это заслуга твоего крепкого иммунитета и чуть‑чуть заботы Капитана.

Еще одно очко в пользу доброты Капитана. Я посмотрела на Петровича и одобрительно кивнула ему, вызвав улыбку, поблескивающую золотом. Мы медленно направились в дальнюю сторону стоянки аэродрома. На небольшом периметре собрались человек двадцать, а в центре стоял импровизированный мангал. Он был сложен из разных кусков железных листов и скручен куском проволоки. Однако это не мешало мясу готовиться и наполнять мои вкусовые рецепторы приятным ароматом. Все что‑то обсуждали, смеялись, рассказывали байки, словно и не было никакого вируса, уничтожившего планету.

Среди них был и Капитан, он сидел на каком‑то ящике и внимательно наблюдал за остальными. В его глазах было столько тоски и боли, которую я не замечала до этого. Он был отрешен и вероятно думал о чем‑то своем. И его нельзя было винить.

– Держи. – сказал Петрович.

Я повернулась в его сторону и увидела небольшую одноразовую тарелку с кусочками жареного мяса. Поблагодарив его, я взяла еду и продолжила смотреть на Капитана. Словно из всех выживших людей в этом места, лишь мы с ним были похожи. Его душа была ранена не меньше моей. А может даже имела более глубокий рубец. Но несмотря на это, он не стал избегать людей как я. Капитан начал их спасать, в надежде искупить свою вину.

Вот только ее не было.

Внезапно он поднял на меня взгляд, и я оторопела. Нас разделяло несколько метров, толпа веселых людей и яркие языки костра. Но на какое‑то мгновение мне показалось, что он стоял возле меня. И мощная волна, забытого мной чувства, обрушилась на меня. Я ощутила себя в тотальной безопасности. Мысли совсем путались, и я уже не знала, где была истина.

Вечер наступил незаметно. Стало смеркаться и я решила, что прежде чем принимать какие‑либо решения, мне стоило прогуляться и подумать. Воздух стал немного холоднее, когда я отошла от костра, разведенного для обогрева. Я шла не торопясь, внимательно смотря себе под ноги и вспоминая свое детство. Заботу отца и его постоянные переживания о моем воспитании. Я знала, что ему категорически не нравилось, что уже в пять лет я могла готовить ужин, а в десять спокойно проводить несколько дней одна. Я никогда не винила его, ведь самыми яркими моментами моего детства были дни, проведенные с ним.

Глухой удар.