Пленница. Без права на отказ

Когда вошла внутрь гостиной, перед моим взором открылся шикарный, богато украшенный стол, гостеприимно ожидающий своих гостей к нему подойти и отведать разные яства, которыми он был завален. Я хотела пить и уже подбежала, чтобы налить себе стакан воды, но вовремя себя остановила, а вдруг опять подмешали что‑нибудь? Нет, лучше из под крана попить в ванной, там надёжнее, чем из этого прозрачного, совсем не внушающего доверие хрустального графина.

Взгляд мой блуждал по огромной комнате, пока не остановился. Глаза мои расширились от безумной радости, бушующей внутри меня от находки, которую я случайно обнаружила.

– Не может быть…

Не веря своим глазам, я подошла к огромному фортепиано, которое стояло немного в углу, поэтому я не сразу его заметила. Посмотрев по сторонам, убедилась, что никого поблизости нет, и никто не узнает, если я на нём немного поиграю. Дрожащими руками я открыла крышку инструмента с логотипом «mason & hamlin»* и трепетно провела по клавишам рукой. Он был прекрасен, и мне не верилось, что я сейчас сяду и заиграю на нём. Как давно мои руки не касались фортепиано… Дрожь предвкушения незабываемой музыки прошла по моему телу… Первым делом я села на стульчик поудобнее и протянула руку к нотам, которые были тут же перед моими глазами. Я листала и листала, переворачивая страницу за страницей, чтобы найти подходящее к своему настроению произведение. Взгляд мой зацепился за моё любимое с детства:

– Антонио Вивальди…, «L'lnverno»**

Его самое выдающееся на мой взгляд произведение из всех «Времён года» было именно «Зима». Не один год в детстве я потратила на то, чтобы его разучить и добилась к своим девятнадцати годам почти идеального исполнения. Закрыв глаза, я приготовилась насытить это помещение волшебными звуками фортепиано… Самое интересное руки помнили и скользили по клавишам, как будто и не было большого перерыва в целый год. В приюте был добротный, пусть не новый, инструмент, подаренный попечительским советом, на котором я играла, не такой, конечно, шикарный, но я практиковалась пару раз в день. Он не был предназначен для воспитанников, но мне повезло с воспитательницей, которая прознала о моём таланте и разрешала приходить, пока никто не видит. Конечно, об этом знали все, ведь сложно было не услышать эту вечную, пропитанную историей музыку, которая лилась во все углы нашего здания. Никто ни разу слова не говорил против, всем нравилось. Как мне потом говорили: «когда ты играешь, Лизи, мы все покрываемся мурашками с ног до головы», а многие даже плакали. В эти минуты везде воцарялась тишина и все слушали мою игру, а я в этот момент жила, жила по настоящему, с головой погружаясь в прошлое, а главное в музыку, смысл которой мечтала донести до окружающих меня слушателей.

Мой профессионализм постепенно достиг таких высот, что я играла почти с закрытыми глазами. Мои пальцы на первый взгляд казалось плавно порхали по клавишам, но это было не так, я была напряжена и взвинчена. Мне было холодно в этом чужом доме…, я чувствовала себя одинокой и никому не нужной в этом мире. Зима произведения пронизывает меня с ног до головы, а зимняя стужа была сродни такой же в моем сердце. Я не выдержала и расплакалась, так плохо мне было сейчас и одновременно прекрасно. Слёзы по щекам текли тихо, неспешно складываясь в узкие ручейки, в отличие от рук, которые интенсивно выбивали нужные ноты, разгоняя зиму в моём сердце, пытаясь согреть его. Хотелось сыграть что‑то более позитивное, что‑то более лёгкое, чтобы согреть себя изнутри. Мне хотелось тепла камина, огня и жара огромного костра, чтобы моя жизнь из зимы превратилась в лето, но всё, что я чувствовала – это пронизывающий душу лёд и леденящий душу холод. Мне казалось, что даже слёзы на моих щеках уже не капали, а замерзали на месте, превращаясь в хрустальный дождь.

Музыка была завораживающая, и я давно была не здесь и не в этой комнате, а в уютном доме, где мы с родителями проводили семейные совместные вечера. Поужинав, мы собирались в гостиной, и отец просил меня сыграть на фортепиано. Он очень любил эту композицию, но считал меня недостаточно взрослой для её исполнения, но я упрямилась. Чем тяжелее мне что‑то давалось в жизни, тем с большим усердием я стремилась это освоить, пока в один из дней не посчитала, что овладела им в совершенстве, что не стыдно исполнить и для большей публики. Это мастерство я наработала в приюте, и сейчас мне так хотелось, чтобы именно отец услышал меня и гордился своей дочерью.

– Теперь я достаточно взрослая, папа? – хотелось мне спросить у него.

Он бы подошёл, приобнял меня за плечи и сказал:

– Да, дочка, теперь ты выросла, исполнение просто идеально. Чтобы играть это произведение нужно соприкоснутся с болью, проникнуться смыслом потерь и жизненных испытаний. Ты смогла все пережитое переложить на эту музыку, теперь зима действительно в твоём сердце.

Воцарилась тишина… Последние всполохи ещё прокатывались по помещению, возвращая меня на эту грешную землю. Внезапно тишину разрезал шум громких аплодисментов, которые зловеще звучали в тишине этой комнаты, эхом отдаваясь ещё громче, чем были на самом деле. Это был он, мой тюремщик, хозяин дома был за моей спиной. Что происходило со мной сейчас было невозможно объяснить, действовал он на меня парализующе. Каждая моя клеточка трепетала от его присутствия… Неожиданная реакция на этого таинственного человека пугала меня. Он медленно приближался, а я сидела, как каменное изваяние, напряжённая и натянутая до предела, не в силах сделать хоть движение, чтобы повернуться и посмотреть на него…

– Эльза… – его страстный шёпот у самого уха зашевелил волосы на моей голове. – Я так и надеялся, что ты первым делом сядешь играть. Я получил незабываемое наслаждение. Ты молодец, я много раз имел удовольствие слушать исполнение профессиональных музыкантов. Ты сегодня играла ничем не хуже, один раз правда сфальшивила, вот здесь, – ткнул он пальцем в нужное место, ещё ближе прижавшись ко мне своей грудью.

Его рука… Эти пальцы, которые погружались в мою влажную розовую плоть раз за разом или мне это только снилось, в этом я не разобралась. Смотрю, не отрываясь, на сплошь покрытую мелкими чёрными волосками руку, с мощными жилами по всей поверхности. Эмоции произошедшего в моей комнате накрывают. Ласкал ли он ею меня на самом деле, трогал ли меня снизу? Неважно… Я в истоме… Боже… Мне стало нечем дышать… Жар разлился по всему телу, напряжением отдаваясь у меня между ног. Я задрожала, плотнее сдвигая ноги вместе, пытаясь побороть эту свою нездоровую тягу к этому странному и пугающему меня человеку. Его близость кружила мне голову, его дыхание на моей шее и части лица не обжигало, а наоборот, холодило мою разгорячённую кожу, ещё больше сковывая тело холодом. От мужчины не шло тепла или ощущения безопасности. Он был похож на редкое, очень опасное животное, с таким нужно всегда быть на стороже. Я всё это понимала, но не могла сопротивляться зову своего тела, он меня возбуждал настолько, что я теряла себя в нём. Меня неумолимо тянуло к этому хищнику, даже если он причинит мне боль. Закрыв глаза, я незаметно втянула воздух, который насквозь пропитался запахом этого необычного мужчины. От него пахло ледяной свежестью, примерно так, когда ты внезапно попадаешь из жары в холод, когда скучаешь по обжигающему морозу. И вот свершилось, ты вдыхаешь его и не можешь остановиться, не можешь надышаться, так он бодрит и волнует.

Внутреннее состояние тоски и одиночества, смешивающееся с холодом, пронизывающим произведение великого композитора, и этим помещением, где всё было чужим и промёрзлым, сделало своё дело, что мне казалось у меня начался озноб и поднялась высокая температура, так меня сейчас колотило от всего этого вместе взятого. Это всё было слишком для такой эмоциональной и впечатлительной особы, как я. Голова закружилась ещё сильнее, я еле держалась, чтобы не потерять сознание от всего и сразу.