Ты и я
– Я скорее полюблю не работу токаря, а самого…
Вроде сказала тихо, но при полном молчании прозвучало громко. Аудитория грохнула от смеха. Смеялись все, я тоже рассмеялась. Обернулась на хохот – Кругликов сидит, толкает Андрея в бок, а тот опустил голову, и видно, что плечи его сотрясаются от смеха. Выступающий тоже рассмеялся. Тут мой взгляд упал на Жанку Чернову из девятого «А», она сидела в противоположном углу с нашими девчонками Татьяной Бариновой и Светкой Осокиной. Во взгляде у неё было столько злобы, что я даже опешила. Она стала шептаться с нашими девчонками, те посмотрели на меня; видно было, что им в этой ситуации что‑то не нравится. Я всё вдруг поняла, сделала равнодушный вид и насмешливо улыбнулась. Вот вам, вы с ним заигрываете, а он сел рядом со мной, и мне это абсолютно безразлично.
Я вспомнила, как неделю назад Баринова и Осокина вертелись вокруг Серёжки Юрова и Андрея, о чём‑то договаривались. Как же я тогда разозлилась! Разозлилась и решила закончить свои переживания, плюнуть на всё в очередной раз. Пока плохо получается. Но Татьяна – серьёзная соперница. У нас в классе только две лидирующие личности, это Лиза Чайкина и Татьяна Баринова. Я могу с ними и спорить, и не соглашаться, но они всегда возьмут верх своим авторитетом. Хотя Танька вряд ли будет с кем‑нибудь затевать «амуры», это не для неё. Думаю, тут дело в другом: она может для кого‑то ещё стараться. Откуда тут Жанка из девятого «А» взялась? Я про девчонок из «А» класса совсем забыла, а там полно неглупых красоток.
– –
18.12.1963. Нужно покончить со всем. Надо! Забыть всё на свете и его. Да‑да, надо. Хватит! Он не должен мне нравиться, я просто этого не хочу. Хватит унижений перед девчонками, перед ним и самой собой. Должна же быть у меня хоть капля воли. Со следующего понедельника смотреть на него не буду. Один раз посмотрю, и всё. То есть буду пытаться его не видеть. Буду заканчивать работу раньше, чем они придут на завод, буду до теории сидеть где угодно: сначала в раздевалке, потом на втором этаже в классе. Не буду стоять на лестнице никогда; если только очень‑очень редко. Но и тогда не буду на него смотреть. Может, это и смешно, но я больше не хочу. Он не должен мне нравиться. Слишком большая разница между Второй и Третьей Балашихами.
Странно: ведь этот дневник я начала писать из‑за него, и вот дальше о нём ни слова. Сначала хотела этот дневник порвать, а потом подумала: пусть остаётся. Я боюсь только одного: вдруг я не выдержу. Вдруг он будет смотреть на меня, и я растаю. Нет, ведь есть же у меня воля! Лучше пусть ему нравится кто‑нибудь ещё, другая. Я хочу его забыть, пусть ему нравится другая. Вот и всё.
– –
24.12.1963. Если бы у меня спросили, какой день я хотела бы повторить, я бы, не задумываясь, сказала: шестое ноября. Да, только шестое ноября. Я хочу, чтобы день повторился весь сразу, а не отдельная его часть. Весь!
Я хочу, чтобы снова, как и тогда, шёл снег и мы с Ленкой шли по дороге на завод, а за нами шли мальчишки из второй школы. Я тогда ещё подумала, что, может быть, встречу Андрея. Я хочу, чтобы мы грызли тот один пирожок, что купили у главной проходной, потому что на второй не хватило денег. Чтобы шёл снег и мне было очень радостно. Чтобы мы снова, как и тогда, долго ждали денег и болтали с Щукиным и я ждала только его! Хочу снова стоять у стенки раздевалки, боясь выглянуть оттуда, так как Андрей уже пришёл, а Ленка снова начала бы говорить, что я строю ему глазки; хочу снова выходить из каморки со своими деньгами, стоять рядом с ним и бояться пошевелиться. Как Ленка злилась тогда на меня, ведь я потом была как ненормальная.
А впрочем, зачем повторять! Жизнь идёт, будет ещё столько дней, и будет много нового. А детство закончится. Конечно, всё ерунда, что я написала раньше, ещё восемнадцатого декабря. Что‑то не ладится в моей жизни. Попыталась стать равнодушной и обнаружила, что стала равнодушной ко всему, ко всему миру тоже. А я этого совсем не хочу. Похоже, лучше вернуться назад, в то своё состояние души, когда ты то летаешь, то падаешь, то смеёшься. Иначе я жить не могу, и поэтому я возвращаюсь. И на душе стало так легко! Весь мир у меня на ладонях. Буду опять писать стихи и мечтать. Но до этого решения я успела написать прощальное письмо Андрею, которое он никогда в жизни не прочтёт:
Андрею Бежину.
Осень, осень… Беспрерывный дождь, мокрые листья и сильный ветер, который качает ветви деревьев…
А я её не любила, эту осень. За что – не знаю, но всегда хотела, чтобы она скорее закончилась. И однажды сидела у окна, когда на улице лил сильный дождь, загоняя людей в подъезды домов, и подумала: «А ведь это осень, и я, кажется, её полюбила». Осень – это ты. Это ты… Ты мог бы быть и летом, и зимой, и весной – целым годом, всей жизнью. Но ты только осень. Осень с дождями, с первым снегом.
И полюбила я её из‑за тебя. Ту осень, когда хочется вглядываться в тёмную улицу, освещённую фонарями и окнами, и кажется, что по ней идёшь ты. Всё ближе, ближе подходишь. Идёшь ко мне по мокрой улице. Ближе, ближе слышны твои шаги по асфальту. Идёшь ко мне, только ко мне, и окна освещают тебе дорогу. Ближе, ближе, совсем рядом…
И вдруг всё. Всё кончилось. Ты прошёл мимо, не остановился. Прошёл дальше, а я опять одна. Остался только дождь, смывающий твои следы, только окна, освещающие лужи…
А ты прошёл… Через дождь прошёл и не вернёшься никогда. Никогда… Только дождь… Но ты и не должен был вернуться. Ты и должен был пройти вот так, мимо. Потому что это была осень…
М. Ч.: Перечитываю эти записи и то немного посмеиваюсь, то немного грущу. Какое же это было чудесное время, время наивности, время открытия мира, время счастья!
Я уже в пять лет научилась читать. Когда мы ещё только приехали в Балашиху, моим родителям выделили две комнаты в коммунальной квартире. Мы прожили там ровно год, а потом получили отдельную двухкомнатную квартиру в том самом доме на окраине, где я и провела свои школьные годы. Научила меня читать моя соседка Нина, которая со своими родителями жила рядом в коммуналке. Это была девочка пятнадцати лет, она полюбила меня и всё время возилась со мной. Нина показала все буквы и научила меня читать слова не по слогам, а сразу целиком; я за это благодарна ей всю жизнь. Первой книжкой, которую я попыталась прочесть, была сказка Алексея Толстого «Три медведя», очень красивая была книжка с большими цветными картинками. Как‑то поутру, ещё в своей кроватке, я схватила её и попыталась читать. Книга начиналась словами «Одна девочка пошла в лес». «Девочка пошла в лес» очень легко прочиталось мною, но вот слово «одна» никак не давалось – наверное, потому что в тех словах слоги начинались с согласной, а затем шла гласная, а здесь в первом слоге наоборот. Я пыталась и пыталась понять, что это за слово, как вдруг пришло озарение и оно целиком всплыло передо мной; это было настоящее чудо. Я запрыгала в кровати и стала звать маму. Она прибежала, а я кричу: «Я читаю, я читаю!»
