Ты и я

29.10.1963. Как же всё глупо! Зря я Аньку попросила, чтобы Купарин выяснил, кто нравится Андрею. Вот и получила: никто! Значит, я всё придумала. Теперь начинаются каникулы, и две недели мы не будем видеться. Вернее, это я его не буду видеть. Ему ведь всё равно! Вот что я вычитала у Константина Симонова:

На что же надеяться мне? На встречу после каникул? Но ведь это принесёт мне только огорчения. Как же это всё грустно и смешно! Надо было так «втюриться».

Тот же самый Симонов:

Вот это верное решение, нужно ему последовать. Просто не обращать на него внимания, не разговаривать, тогда всё внутри постепенно отомрёт и успокоится. Если бы это было так просто!

А Ленка в Юрове разочаровалась. Слишком много болтает, наверное, ей назойливость надоела. Ну вот и хорошо! Мы обе теперь будем совершенно равнодушными и спокойными. Начнём новую жизнь.

– –

03.11.1964. В этот понедельник мы всё‑таки пойдём на завод. Получим деньги – и на каникулы. Нам сказали, что получать все будут поровну. Это несправедливо: мы с Ленкой наработали целых три рубля, а другие ничего не делали. А завтра, в воскресенье, едем с Ленкой в Москву. Мы теперь каждое воскресенье ездим туда – записались в клубе «Романтик» в эстетический кружок. Его ведёт очень симпатичный историк Николай Иванович, и изучаем мы в основном историю Древней Руси, непонятно только, почему кружок называется эстетическим. Но не важно. Раз раньше я историей совсем не интересовалась, а теперь с удовольствием езжу на занятия, значит, он рассказывает очень хорошо. Будем с ребятами из кружка ходить в музеи и на экскурсии. Историк обещал свозить нас в Истру, где находится Ново‑Иерусалимский монастырь, вернее его развалины. Только‑только начали его восстанавливать, а наш преподаватель там работает на реставрации. Ребята в группе очень хорошие. Похоже, я понравилась одному парнишке – всё время садится рядом со мной, пытается поближе познакомиться. Зовут его Игорем. Он явно хорошо знает историю, поэтому всегда спорит с Николаем Ивановичем, нашим руководителем, а мы сидим развесив уши. Но характер у Игоря очень сложный. Везёт мне на таких ребят, почему‑то нравлюсь всегда именно им.

А что со мной происходит? Совсем голову потеряла, начинаю грустить от любой мелодии. О чём я мечтаю? Почему опускаются руки, почему ничего не хочется, почему внутри всё ноет? Чего я ожидаю?

Скоро праздники, а я очень люблю праздники. Идёшь на демонстрацию, потом гуляешь, веселишься. Придут праздники, и я снова буду радоваться, а сейчас? Ждать четыре дня. Хочу найти Андрея среди демонстрантов. Совсем не могу держать своё слово: решила не вспоминать о нём, а теперь жду встречи. Володька Некрасов всё время вертится вокруг нас с Ленкой, постоянно разыгрывает, хитро улыбается. Вдруг заявил мне: «Брось ты его!» Я на Володьку уставилась: что, мол, ты несёшь, кого это я должна бросить? Мы с ним обо мне ничего не говорили, только о Ленке. Неужели у меня на лице всё написано? Вот ужас! Тогда понятно, почему Андрей во мне разочаровался: вешаюсь ему на шею? Хотя Володька такой провокатор, мог просто так сказать и посмотреть на реакцию. Надеюсь, я испытание выдержала.

– –

07.11.1963. В Полтаве я очень любила стоять вечером на балконе и вглядываться в пустынную улицу, слушать шаги по асфальту, смотреть на звёзды. Здесь у меня нет балкона, я живу на первом этаже, и всё‑таки опять захотелось смотреть в пустую улицу и мечтать.

Только что вернулась из кино. Шла домой и думала: «Как же хорошо!» А на улице светили фонари, и на тротуаре была видна моя тень. Тихо‑тихо, никого вокруг, только мои шаги. Я и моя тень. Я иду, а она – за мной. Я смотрю на неё: «Тень, тень, одна…» Как бы было хорошо, чтобы рядом с ней вдруг появилась другая, повыше, тень от человека в кепке с красным шарфом. Тень с красным шарфом…

Это было около самого дома. Я оглянулась, а было темно – фонарь не горел. Сзади шёл какой‑то мальчишка. В таком же тёмном пальто, как у Андрея, и с красным шарфом. Я шла медленно, сбивая камни ногами, кто‑то тоже медленно шёл. Я открыла дверь подъезда и оглянулась: мальчишка посмотрел, остановился и повернул обратно. Кто это?

Это не он. Я уверена, я знаю это наверняка. Просто чудно! Как бы ответ на мои мысли. Лишь на несколько шагов тень не достала мою. Кто это? Мне всё равно. Это не он. Андрей живёт на несколько остановок дальше. Вроде недалеко, но какая большая разница между нашими Балашихами. Как близко и как далеко!

Сегодня праздник. К родителям пришли гости, празднуют, а я здесь одна, и мне хочется плакать. Почему? Я знаю почему.

Вчера мы с Ленкой пошли на завод получать свои гроши, выписали нам по одному рублю каждой. Вчера шёл снег, его было так много, что он покрыл всю землю, как зимой. Мы шли, а снег падал, мелкий и сильный, и ничего вокруг не было видно. Купили с Ленкой один пирожок с капустой в киоске, на два у нас не хватило денег, шли и откусывали от него по очереди. Это было так смешно! Мы шли и радовались всему, что нас окружало: и снегу, и пирожку, и колючему ветру, и наступающему празднику.

Пришли на завод к двум часам, там оказались одни мальчишки из второй школы и ещё несколько девчонок из нашей, десятиклассницы. Денег ждали целый час. Я бы не пошла туда, мои деньги можно получить и потом, но всегда есть возможность лишний раз увидеть Андрея. Уселись с Ленкой в раздевалке, и я случайно выглянула. Ребята из второй школы сидели вокруг стола в центре цеха, а к ним пробирался через толпу Андрей. Я снова спряталась в раздевалке, мне вдруг стало так грустно. Ленка говорит, когда я его вижу, становлюсь сама не своя, начинаю изображать какую‑то независимость и неприступность. Не знаю, может и так, но ничего с собой поделать не могу.

Наконец привезли деньги, и все ринулись в каморку, где их выдавали. Народу к этому времени собралась уйма, не пробиться. Мы с Ленкой встали около станков вместе с ребятами из второй школы, они тоже не стали лезть. Девчонок решили пропускать вперёд, а мы с Ленкой сначала не хотели идти (я, вообще‑то, лучше бы подольше постояла рядом с ребятами из второй школы), но потом нас стали зазывать, отказываться было неловко.

Зашли в каморку; перед нами в очереди стояли мастера, остальные снаружи у двери, их не пускали. Андрей стоял у станка, и как только около двери все расступались, я всё время встречалась с ним взглядом. В конце концов и мне выдали деньги; я протиснулась из каморки в толпу, стою, не знаю, как вылезти. Наверное, я улыбалась, потому что Андрей тоже заулыбался и так посмотрел на меня, что внутри всё оборвалось. Я вспыхнула и опустила глаза, а он всё смотрел и смотрел, пока меня не вытолкнули из толпы и я не оказалась рядом с ним, стала дожидаться Ленку. Толпа прижала нас друг к другу, даже сквозь куртки я чувствовала тепло его плеча. Андрей стоял опустив голову, весь как‑то замер, щёки его покраснели. Мне казалось, я слышала стук его сердца. Мы боялись снова посмотреть друг на друга и что‑нибудь сказать, всё в этот момент было бы лишним. Тут появилась моя подружка, схватила меня, кивнула Андрею – мол, привет – и потащила к выходу. Я была готова и плакать и смеяться.

Ленка злилась на меня. Я ведь знаю: ей обидно, что ей все разонравились, нечем душу занять, нет причин радоваться или грустить. Мне её стало жалко: пусть я переживаю, то грущу, то смеюсь, но ведь это счастье!