Ты мне не отец

– Я колу сегодня получу, мать вашу? – еще немного и я отключусь. Кто‑то из моих добрых родителей наградил меня наследственной болячкой, передающейся по мужской линии. Неприятной, но не смертельной. Родителей своих я не знал, поэтому не имею представления, кому обязан постоянными приступами головокружений. Меня бросили в роддоме, как ненужный балласт. И мальчик этот лопоухий оленихин, которого я чуть не сбил несколько дней назад, просто копия того несчастного сироты, выросшего в детдоме.

Дурные мысли. Идиотская ситуация. И сахар, наверняка свалившийся до нуля. Срочно нужно вдохнуть ледяного воздуха. Чертова леденца оказалось мало. Делаю глоток пузырящейся жижи, поданной мне официантом, прямо из горлышка. В голове начинает проясняться.

Плутаем по чертову занюханному гетто мы долго. Квартал, называющийся спальным, выглядит не как милое гнездышко для семей среднего достатка, а как первый круг ада. Серые обшарпанные здания, мусорные баки, покореженный асфальт и полный беспросвет. Тошнота входит в фазу горькой изжоги. Девка живет здесь, и меня это от чего‑то злит до ужаса. Она не монтируется с этой действительностью. Слишком чистенькая, чересчур наивная. И мальчишка ее… Он видит каждый день вот это.

– Прибыли. Этот адрес, – выдергивает меня из размышлений голос водилы.

– Ты уверен? – я рассматриваю приземистое крыльцо единственного подъезда в длинном кишкообразном бараке и чувствую, что если переступлю порог этого убогого сарая, меня точно можно будет везти в дурку.

– Ну да. Общага. Может ну его, Петр Дмитрич? Поедем домой, вы коньячку жахнете. Сюда же без охраны нельзя. Там поди крысы толпами шлындают.

– Не неси чушь, – не очень уверенно рыкнул, дернул ручку дверцы, борясь с желанием прислушаться к совету Владика. – Доставай подарок и за мной.

– У меня прививки нет от бешенства, – прогнусил идиот.

– Я тебе сейчас ее поставлю. Самолично. С занесением в личное дело. Шнель…

В подъезде оказалось очень чисто. И пахло в нем домом, чем‑то сладким, ванилью и чистящим средством. Владик, пыхтя, волок за мной по лестнице коробку и что‑то бубнил себе под нос, на своем идиотском языке. Я замер возле дешевой двери, выкрашенной бежевой краской, сверил номер, криво записанный на клочке бумаги с номером на двери и нажал на кнопку звонка.

Дверь приоткрылась, когда я уже перестал ждать и собирался развернуться и позорно смыться. На кой черт я сюда приехал, ответа я так и не нашел в своей шумящей от недостаточности сахара в крови, голове. На меня узкую щель, ограниченную дверной цепочкой, уставился любопытный, почти вишневый глаз мальчишки.

– А мамы нет. Вы чего плишли? – напрягся тезка, высунув в щель еще и насупленный крохотный нос. – Если еще лаз полугаться, то вы опять козел.

– А ты почему дверь открываешь всем подряд? Мама не учила, что нельзя незнакомцев впускать? – господи, что я несу? Я же не знаю с какой стороны подходить к сопливым детишкам, а строю из себя Макаренко, хотя выгляжу скорее всего как скот и маньячелло.

– Я тебя знаю, так‑то. И это… Я на табулетку встал и в глазок посмотлел, и… В общем я подумал, что ты… Ну, у тебя повязка на глазу… Слушай. Дядька злой, покажи ногу, а?

– Это еще что за новости? – ошалело спросил я. – Какую ногу?

– Плотезную. Блюки сними я посмотлю, сбылось мое желание или нет.

– Слушай, мальчик, ты нормальный?

– Мама говолит, что самый лучший. Ноги показывай, или пловаливай, – насупился мелкий сектант. Я задрал брючину, чувствуя себя персонажем театра абсурда. Владик за моей спиной кашльнул и хрюкнул, подлец. Пацан разочарованно вздохнул. Явно мои волосатые конечности не произвели на него впечатления. – Эх. Ты плишел то чего?

– Принес подарок, – ухмыльнулся я, как злобный пират и только теперь понял, что вижу одним глазом. – Впустишь?

– А ты меня не укладешь?

– Нет, конечно, – можно подумать похититель глупых ушастых мальчишек сказал бы обратное. Мол, конечно не украду. Только дам тебе сладкую конфетку. Когда я найду его горе мамашу, сделаю ей внушение, что пацана надо… Черт, а мне на кой хрен это надо? Вот это вот все вообще. Зачем я тут?

– Заходи, – пробубнил мальчишка, впуская меня в прихожую размером с мышиную нору. – Мама у тети Любы, они мне сюлплиз делают. А я, типа, не знаю об этом.

 

Глава 5

 

 

Лилия

 

– Что это? Мося, старый ты зюфель, ты мене в гроб вгонишь. Это что по твоему? Шарики на детский праздник? Это, Мося, золотистые надутые гондоны.

– Шо ви такое буровите, Бейся? У мене только первосортный товар. Первосортный. Не делайте мне мозг. Я в етом бизнесе собачку скушал. Таким людям праздники делал, тебе и не снилось.

– Делать то ты делал, да поди потому хромаешь. Выдрали тебе старые твои костыли и воткнули потом обратно не тем концом в тухэс. Старый ты стал, Мося. Этими твоими хандонами тока баржан украшать. Вей з мир, ты совсем к старости геволт стал, – театрально воздела к потолку руки тетя Люба. Я продолжила привязывать шарики и вправду, подозрительно похожие на то, чем их обозвала моя добрая фея. Но, дареному коню же не смотрят в зубы.

– Ой, веи молодая, пэском посыпали весть квартал, не упадешь на коньках, – буркнул Моисей Соломоныч, предварительно сделав несколько шагов в направлении двери.

– Я молодая. Мне дохтур вчера сказал, что грудь у меня как у тридцатилетней, – подбоченилась тетя Люба. Я постаралась слиться со стеной. Мося нервно дернул шеей.

– А за семидесятилетнюю жопу он вам ничего не сказал? – хихикнул видимо посчитавший себя бессмертным праздничный бизнесмен.

– Нет, Мося, за тебе он не спрашивал, – фыркнула тетя Люба. – Не с вашим еврейским счастьем тут кадухис чушь нести. Работайте Мося. А ты что встала? – переключилась на соседку Катерину тетя Люба. Я выдохнула, чувствуя, что еще немного и я просто сбегу, пока очередь не дошла до моей молчаливой персоны. Да и Петенька там один уже почти час. Я никогда не оставляю своего мальчика так надолго хозяйничать самостоятельно в нашем с ним жилище.

– Шо это? Я тэбэ спрашиваю, Катя? Это торт? Это руины старого сарая. Поди на нэфтепродукте его гондобила?

– Ну что вы, тетя Любочка, чистое маслице. Все кошерно. И розы. Смотрите какие я розы сделала.

– Кошерно, – хмыкнула тетя Люба, ткнув пальцем в действительно шикарную розу. – Маслице, а зохн вей. Не было бы маслица, помирай еврей. Шо замер, Мося, хандоны закончились? Хватит пуговицы крутить. Сделаешь дело, получишь кецык этих развалин. И не спрашивай меня за деньги, какие счеты между своими?

– Но…