У бога за пазухой

– Да. Монголы привнесли их в Россию с просторов Азии. Таких полно находили у нас во время раскопок разорённых ими поселений. Видите, они черешковые, то есть вставляются в древко, а не наоборот. Длина черешка примерно две трети длины пера. Форма килевидная, похожа на кинжальчик. Длина где‑то в пять‑шесть раз больше, чем ширина. Опять же упор для древка имеется, нет перехвата на шейке. Типичная монгольская стрела, я бы сказал. Новодел, конечно. Слишком хорошее состояние для археологической находки. Но изготовлено всё чётко, по древней традиции, с соблюдением нужных пропорций.

– Дело рук ваших коллег‑реконструкторов? – задал главный вопрос Ермаков.

Собеседник неуверенно пожал плечами:

– Возможно… Только не тех, кого я знаю. Мы, видите ли, не стремимся так скрупулёзно копировать всякую историческую мелочь. Наконечники куём простые, более современные, что ли. Кому нужны подобные нюансы? – Он передал пакет Сергею.

– Не знаю, не знаю, – многозначительно протянул опер, пряча улику в карман.

– Послушайте… – Бурмистров задумчиво терзал вилкой отбивную, пытаясь оторвать от неё кусок. – Я заметил там кровь. Этими стрелами что, кого‑то подранили?

Скрывать очевидное смысла не было.

– Угу. Вы догадливы.

– Тут не надо иметь семи пядей во лбу. Так вот, не вижу смысла изготовлять точную копию монгольских стрел, чтобы запустить их в кого‑то. Это делается для того, чтобы разглядывать, изучать, показывать. Понимаете?

– Несчастный случай тоже исключаете?

– С большой долей вероятности. Говорю же, ими никто стрелять не будет. Разве только для пробы, в качестве эксперимента. И то по мишеням. В доски, щиты или доспехи. Хотя тоже вряд ли. Пожалеют свой труд. Для таких дел используется что попроще. Обратите внимание, наконечники довольно острые и, судя по следам, затачивались много раз. Типичный монгольский обычай. Их воины всегда следили за этим, даже напильники в колчане держали.

– И что это значит?

– Понятия не имею. – Бурмистров неопределённо взмахнул вилкой. – Всё, что угодно. Может, они принадлежали какому‑то рьяному последователю монголов, хорошо разбирающемуся в истории, а может и самим монголам… Чушь, конечно.

– На майские праздники у местных реконструкторов никаких игрищ на Жиздре не было?

– Нет. Ни у местных, ни у приезжих. Иначе я был бы в курсе и находился там.

– Этого человека не знаете? – Сергей вывел на экран телефона фотографию Ярославина, сделанную в больнице, и показал Бурмистрову.

Тот взглянул мельком.

– Никогда не видел. Среди моих знакомых такие точно не водятся, если вы об этом. Это и есть ваш пострадавший?

Направленный на опера взгляд был предельно честным. Проигнорировав последний вопрос, Ермаков спрятал телефон и поднялся, протягивая руку:

– Благодарю, Вячеслав Валерьевич. Вы мне очень помогли.

– Не за что. – Рукопожатие реконструктора было крепким, а ладонь жёсткой, мозолистой. – Обращайтесь. Мы от сотрудничества с полицией не бегаем.

– Раз так, дайте координаты специалистов, способных изготовлять такие штуки. – Сергей похлопал себя по карману.

– А вам палец в рот не клади, – добродушно улыбнулся Бурмистров, но пару фамилий с контактными данными всё же назвал, добавив напоследок: – Это всё. Больше, пожалуй, и некому.

Отложив разговор со «специалистами» на понедельник, Ермаков решил ещё раз попробовать опросить Ярославина. Тот уже мог самостоятельно садиться и даже вставал, осторожно передвигаясь по палате. Когда Сергей вошёл, пострадавший стоял у окна, опираясь здоровой рукой о подоконник.

– Дышите свежим воздухом? – вместо приветствия весело спросил Ермаков.

– Тепло нынче, – неопределённо ответил больной, окинув Сергея безразличным рассеянным взглядом.

Опер тоже приблизился к распахнутой раме, втянул носом свежий воздух, наполненный ароматами цветущего сада.

– Весна‑а… – протянул с довольным видом.

– Весна, – словно робот повторил Ярославин.

Казалось, он сейчас где‑то совсем далеко. Унёсся мыслями непонятно куда. Может, в прошлое?

– О чём думаете, Роман Игоревич?

– О семье.

– Вы женаты? Дети есть?

– Да, женат… Был. И дети. Сын с двумя дочками…

Не слабо. Многодетная семья по нынешним временам. Молодец мужик. А вот у Сергея всё как‑то не складывается. С первой женой разошёлся всего через год после свадьбы. Постоянно ворчала, что на работе женат, а не на ней. Не выдержала, ушла к родителям. Даже ребёнка не успели завести. Слово‑то какое, бррр, будто про собачонку. С тех пор больше недели ни с кем и не жил. Хорошо хоть не расписывался больше. Не везло ему с женщинами.

– Что с ними случилось?

– А?.. – Ярославин будто очнулся ото сна и посмотрел на опера проясняющимся взглядом.

– Вы сказали, что были женаты. Что‑то произошло, я прав?

– Не знаю. – Он снова уставился в окно. – И не узнаю уже наверняка. Думаю, ничего хорошего.

– Почему так считаете?

Он помолчал, затем, словно нехотя, преодолевая внутреннюю боль, начал говорить:

– Мы взбунтовались. Не захотели пойти против новгородцев. Орда этого не прощает. Ни тем, кто повернул против неё оружие, ни простым жителям этих улусов. Особенно родственникам бунтарей. Мою жену с детьми либо убили, либо забрали в рабство. – Повернув голову, Ярославин пронзительно глянул на Сергея. – Я лишь надеюсь, что их вообще никогда не существовало. Или они живут где‑нибудь спокойно, ничего не зная о той, другой жизни, о Великой Орде.

Ну вот, опять он туда же. Определённо у мужика с головой непорядок. Жаль его. А с виду нормальный, вроде, пока разговаривать не начнёт.

Опер вздохнул:

– Золотой Орды нет уже более пятисот лет. Со времени нашествий Батыя Русь пробыла у неё в зависимости два с половиной века, не прекращая борьбу. То платила дань, то отказывалась. Русские князья собирали дружины, давая отпор. Орда делала набеги, приводя к повиновению. Побеждали то одни, то другие. Но под рукой Москвы Русь постепенно становилась единой. Московский царь Иван Третий окончательно добился независимости, показав свою силу. С тех пор у нас было много врагов, но больше никому не удавалось захватывать Русь так надолго. Вы живёте прошлым, Роман Игоревич. Пора бы принять действительность такой, какова она есть.

Ярославин по‑прежнему смотрел на сад, но слушал внимательно. Какое‑то время он молчал.