У бога за пазухой

Январь уже вступил в свои права, когда выстроил я нашу малую рать против рати монгольской. Редкие пушки по флангам, чтобы в обе стороны вдоль реки палили. Прикрыл их пехотой с самопалами, а в центре – конница. Славно бились ребята, много татар положили, да только сами сгинули. Когда заряды к пушкам да самопалам закончились, начали стрелы пускать. Ну, нас‑то в обороне особо ими не возьмёшь. Мы широкие надолбы поставили, а вот наступающим несладко пришлось. Ещё и бомбисты им свои подарки подкидывали. Правда, и моим парням от вражеских бомб досталось. В общем, подобрались к нам татары ценой больших потерь. Тут уж сабли да штыки в ход пошли. Последний аргумент, как говорится.

Зажали нас со всех сторон. Чую, сейчас додавят. Собрал своих ребят, самых основных, самых умелых, посадил на коней да и вдарил вправо. Прорвались мы, и ходу. Не думали тогда, что дальше делать будем. Ведь не уймётся улусбек, пока всех не переловит. Ему перед беклярибеком ответ держать. А он хитрым лисом оказался. Спрятал десяток пушек на берегу, за излучиной. Как знал, что этим путём прорываться будем.

Ну, пальнули по нам неслабо. Конь подо мною и пал. Я по льду покатился, шлем потерял. По лицу кровь потекла. Вроде, и в сознании был, но утверждать не буду. Помутнение какое‑то настало. Поднялся, шатаясь. Глядь, а вокруг‑то битва кипит. Да ещё какая, не чета нашей!

Народищу вокруг просто море, никогда столько не видел. И все со всеми бьются. Только доспехи старинные. Тяжёлые латы у русских, прямые мечи, копья, луки со стрелами. Ни одного арбалета, самопала и уж тем более пушек!

Озираясь, увидел я надолбы за спиной. Не те, что сам ставил, а другие, из отдельных брёвен, лишь от конницы. Странно всё. Выходит, что убегал, убегал и никуда не убёг?

И тут вдруг доходит до меня, что попал я в прошлое, в 1238 год, когда наши предки против Батыя под Коломной бились. Бред, конечно, подумалось мне. А как в такое поверишь? Однако упавший рядом ратник с разбитой головой и озверевший, забрызганный кровью монгол, заставили прийти в себя. Схватив меч поверженного воина, отмахнулся от монгола. Почти снёс ему башку.

– Князь! – слышу сзади.

Оборачиваюсь, а мне какой‑то паренёк шлем протягивает. Не мой шлем, другой, островерхий, украшенный позолотой, с бармицей и личиной на пол‑лица. Но парень упрямо суёт его мне в руки.

– Надень, – говорит. – И плащ держи. Потерял.

Что ж это делается? Механически натягиваю шлем. Ремешок, правда, разрезан и в крови. Накидываю алый плащ. Кое‑как дрожащими пальцами застёгиваю фибулу. Оглядеться бы.

Вокруг меня спины русских витязей. Встали плотно, никого не подпускают. Парень, который подавал шлем, рядом крутится, прикрывая меня щитом.

– Ты кто? – спрашиваю, перекрикивая шум сражения.

– Хорошенько, видать, по темечку приголубили тебя, княже, – улыбается он. – Я ж Вакула, гридень твой.

– Вакула, – говорю ему, – осмотреться надо.

– Идём!

Он опрометью бросается к надолбам, отмахиваясь на ходу мечом от чересчур прытких монголов. Я за ним. За надолбами наши кони. Прыгаем в сёдла. Невдалеке холм. Я правлю туда, на возвышенность.

Ну, точно, мы на Оке, недалеко от Коломны. Вон и Москва‑река, по которой бегут русские и монгольские воины. Русские от битвы уходят – Московский полк, надо полагать, – а монголы их преследуют. Дальше по Оке тоже всё плохо. Там конная Владимирская дружина уже далеко, скачет в свой стольный град. Пехота от неё отстала и уже отрезана конницей монголов. А по льду Оки всё текут и текут к побоищу вражеские тысячи. Там сеча, здесь тоже сеча.

Только теперь, увидев грандиозный размах битвы, окончательно верю, что чудесным, немыслимым образом перенёсся в далёкое прошлое, во времена лютого нашествия Батыя. Меня что, в будущем уже убили? Тогда почему я здесь, почему не на небесах? Чтобы что‑то исправить? Вряд ли – уже слишком поздно. Русская рать разбегается. Самые стойкие в ближайшее время падут. Или это своеобразный ад? Мучайся, мол, глядючи на разгром Святой Руси. Нет, я не собирался просто смотреть. Это мои предки, я могу их спасти. Хоть кого‑то.

– Вакула! – кричу гридню. – Всех за надолбы и по коням!

– Снова лавиной вдарим? – как ни в чём не бывало спрашивает паренёк.

Вот это люди были. Битва проиграна, всё вокруг рушится, Святая Русь гибнет, а ему хоть бы хны. Надо «вдарить», значит «вдарим»! Эх‑х…

Скачу к надолбам. Вакула уже бегает в гуще сражения, отдавая мой приказ. Сам за своего князя меня принял, теперь пусть отдувается.

Ратники один за другим пересекают линию надолбов и запрыгивают в сёдла. Собираю приличный кулак и направляю его вдоль Оки, в сторону от Владимира. Это единственный свободный путь. На скаку пытаюсь прикинуть, сколько со мной людей? По всему выходит, что не менее трёх тысяч. Сила. Особенно если она закована в стальные латы и ощетинена клинками.

Только что, в своём времени, я уже пытался проделать этот манёвр. Но тогда у меня было куда меньше солдат, и по нам стреляли из пушек и самопалов. Теперь же…

А теперь на нашем пути стояло не меньше тумена вражеских всадников. Они дали дружный залп из луков. Рой стрел тёмной смертельной тучей потянулся к нам.

– Щиты поднять! – ору что есть мочи. – Вперё‑о‑од!

Я без щита. Меня прикрывают с двух сторон гридни. Один из них Вакула. Стрелы бьют вокруг, втыкаясь в щиты, сёдла, сбрую, отскакивая от брони. Кто‑то валится под копыта, под кем‑то падает конь, и всадник летит кубарем. Никто не останавливается. Наоборот, набирают ход. Второй залп, слишком поспешный и потому нестройный, почти не наносит вреда. Враги уже рядом, выставляют копья и сабли. Ну, это мы уже проходили.

Врубаемся клином, без труда раздвигая хаотичную толпу монголов. Идём легко. Это не тот монолитный строй двадцать первого века, который они научились держать за прошедшие столетия своей безграничной власти. Так, вязкая масса. Правда, тоже закованная в броню и махающая железом. Ничего, справимся. Ещё немного…

– Наддай! – выкрикиваю привычно. Что‑что, а командовать умею.

У ратников словно второе дыхание открылось. И устали, вроде, но пошли быстрее, интенсивнее работая мечами.

Передо мной возникает нечто несуразное. Вроде бы воин, но разукрашенный как петух. Непонятные плюмажи, висюльки – слишком уж много лишнего, ненужного в доспехах. Весь в железе с головы до пят, на лице сплошное забрало. Конь и тот металлической попоной прикрыт. Перед воином заслон из латников. Тургауды, похоже – личные телохранители. Умелые воины. Видать, большую шишку стерегут. Наша конница их сметает ценой жизни нескольких ратников, лишь немного замедлив ход. Воин вступает в бой, целя в меня мечом. Солидный такой меч, большой, настоящий монгольский. Хорошо бьёт, но и я не лыком шит. С малолетства рублюсь, ещё и неучей своих натаскиваю каждый день. Ты на кого руку поднял? А кисть‑то не защищена. Вот и нет у тебя руки этой. Проскакиваю мимо, Вакула со вторым гриднем, походя, добивают покалеченного мною монгола. Интересно, кто это был? Уж не Кулькан ли, младший сын Чингисхана, тот самый, который погиб под Коломной? По сей день монголы скорбят, воспевая его геройскую смерть. Не знаю, лично я ничего героийкого в ней не увидел. Зато можно смело сказать, что историческая справедливость восторжествовала.