Уничтожу тебя, принцесса

– Вот ты нам и скажи, Рогозина, – снова слышу голос Антоновой, уже более холодный и строгий. – Дана хотя бы стремиться узнать что‑то. А вот зачем твой брат поступил в подобное учебное заведение, если даже не ходит, никто так до сих пор и не понимает.

Я глубоко втягиваю воздух. Не то чтобы это неожиданно, что вновь её будут защищать, но и Лидия Сергеевна редко переходит на личности. Я же… черт, у меня даже улыбка уже выходит перекошенной, больше похожей на оскал от ярости, которая во мне разрастается.

– Ну так спросите об этом непосредственно Мира. Лично я не пропускаю занятий, – говорю ей сахарно, потому что уже не могу остановиться, и мне без разницы, кто передо мной. – А насколько я помню, именно вы нас всегда учили, отвечать только за свои поступки. Противоречите сами себе, Лидия Сергеевна. Но тут вас можно понять, тяжело придерживаться правильных позиций, когда вмешиваются личные предпочтения. Кстати, ваши же слова.

Антонова в гневе, пусть и хорошо контролируемом. Хотя для меня тоже не новость, что она многое бы отдала, лишь бы меня отсюда поперли. Именно ей назло я учусь выше всяких похвал, всё время вспоминая ещё её одни слова, что я действительно виновата в том, что парень той девчонки меня куда‑то пригласил.

Может быть, именно поэтому мои юбки с каждым годом становятся всё короче и короче.

– Как будто ты отвечаешь… – летит тихо слева, и меня основательно накрывает.

Ну надо же, кто подал голос.

– Что ты сказала? – конечно, я слышала, но я хочу, чтобы Дана это сказала мне в глаза.

Потому что мне то уж точно будет, что ей ответить, и мой взгляд ей уже об этом говорит. Предупреждает буквально, что у неё есть возможность передумать и спрятаться обратно в свой панцирь, пока я снова не довела её до настоящих слов. Но нет, Дана очевидно настолько уже задета, что ее игра начинает сдавать, когда мне говорит:

– Говорю, что не все отвечают за свои поступки.

Это конец.

Я ядовито ей улыбаюсь:

– И правда. Не все обвиняемые сидят.

Я слышу какой‑то треск. Знаю, откуда он исходит, но даже не думаю глядеть на Арса. Его взгляд может меня остановить, заставить пожалеть о своих словах, а я собираюсь уничтожить его неженку.

– Какая же ты… – Дана в неверии качает головой.

Первая слеза катятся по её щеке. Вторая. А я даже в лице не меняюсь, непроницаема и жестока.

– Какая?

Но та только мотает головой. А что же так? При свидетелях уже не хочется снова называть меня доступной шлюхой и тупоголовой барби?

– По крайней мере я такая, какая есть, – заговариваю на её молчание. Пусть из присутствующих никто и не поймёт, зато она точно да. – Не притворяюсь и всегда – абсолютно всегда – говорю то, что является правдой.

– Прямо‑таки всегда?

Арс…

А я глаза всё же на секунду прикрываю, будто бы отыскать в себе хочу стену, которая ещё мгновение назад была возведена вокруг меня. Мне нужен всего‑то один несчастный запал, но голос Арса такой спокойный, что никак не могу пробудить в себе бессердечного монстра.

Он произнёс жалких два слова, но зато с прямым попаданием.

Я не всегда говорю правду, и из‑за моей лжи сидит невиновный человек, а я до сих пор не набралась храбрости, чтобы кому‑то в этом признаться.

Смотрю наконец на Арсения. Его голова чуть повёрнута. Я ожидаю увидеть снова в нём ненависть, но её нет. Арс смотрит разочарованно, будто я только что опустилась в его глазах до уровня невозврата, что это странным образом действует на меня.

Мне не хочется выглядеть бессердечной стервой в его глазах, но уже ничего не изменить.

Я она и есть. Моё сердце забрал именно он.

Натягиваю финальную улыбку, пожалуй, выглядящую самой натурной за весь сегодняшний день.

– Только если «игра» стоит свеч, – завуалированно, но Арс понимает ответ.

В конце концов, он тоже «играл». Первым. Я же всего лишь ответила. Вот только он выглядит так, будто именно в этот момент я пересекаю последнюю грань. Он отворачивается первым, а я почему‑то чувствую себя отвратительно от мысли, что он даже смотреть на меня не может.

– Да быть того не может… – Кар произносит это так тихо, что я не сразу понимаю, про что она, а когда поворачиваюсь к ней, вижу, что она это говорила даже не мне, просто мысли вслух. Мне она заявляет другое: – Между вами тремя что‑то было!

На этот раз я соображаю дольше положенного, по новой пытаюсь включить свою защиту, но не могу. Перед моими глазами всё ещё последний взгляд Арса.

– Забудь об этом, – предупреждаю её вместо того, чтобы и дальше притворяться.

У меня на лице всё написано, оттого‑то Карина и выглядит несколько озадаченной, уже собирается что‑то ещё сказать, как звенит звонок, а я и секунды не жду, чтобы подхватить сумку и выйти. Мне даже от взгляда Антоновой хочется сбежать. От всех.

Я знаю, что выглядела ужасно, доводя Дану до слёз, мерзко, когда светила Арсу улыбочками.

Мне просто тошно…

Ненавижу, что вообще приходится чувствовать. Вину, разочарование, боль.

Несусь по коридору, сама не знаю, куда хочу скрыться, но мне нужна пауза, чтобы продумать, как вести себя дальше. У меня паника нарастает от понимания, что я вот‑вот и сломаюсь.

Он до сих пор может пробить всю мою защиту.

Залетаю в женский туалет и первым же делом иду к зеркалу. Не знаю, что хочу увидеть в своём отражение, но мне страшно, что все мои чувства и правда наяву.

Стою, уперевшись руками в раковины, и медленно выдыхаю.

Мои глаза выглядят так, словно я загнана в угол. Ужаснейшее ощущение беспомощности. Это вообще я?

Отхожу от зеркала, останавливаясь прямо посреди первой «комнаты». У меня совсем нет времени на раздумья, а не вернуться сейчас означает…

Арс.

Дверь открывается, кто‑то выходит, но я даже не вижу, кто. Его глаза только вижу, и они не обещают ничего хорошего. Мне некуда бежать, а к новому бою… впервые я не готова.

*Моргенште́рн (нем. Morgenstern, букв. – «утренняя звезда») – холодное оружие ударно‑дробящего действия в виде металлического шара, снабжённого шипами.

*Иога́нн Кри́стоф Фри́дрих фон Ши́ллер – немецкий поэт, философ, теоретик искусства и драматург, профессор истории и военный врач, представитель направлений «Буря и натиск» и романтизма в литературе, автор «Оды к радости», изменённая версия которой стала текстом гимна Европейского союза.