Уничтожу тебя, принцесса

Внаглую приваливаюсь к стене возле доски спиной, складывая на груди руки и всем видом демонстрируя «безудержное веселье». Одно радует, выражение лица Багирова ничуть не уступает моему, мы оба не спускаем друг с друга взглядов, точно готовится не к полемике, а к самому настоящему испытанию. Арс делает тоже самое, что и я, приваливается к стене, вот только поворачивается боком, скрещивая ноги в лодыжках. Всё ещё смотрит в упор, ни на кого не реагируя. Мы оба молчим, когда я не выдерживаю и закатываю глаза.

– Так и будешь продолжать сверлить меня взглядом? – показываю я сразу, что даже и не думаю делать вид, что мы не знакомы. – Или это такая тактика замолчать меня, пока я не умру от скуки?

Арс усмехается, но это больше от того, что принимает правила моей игры. Он коротко кивает в мою сторону.

– Уступаю нанести первый удар.

– Какое благородство, – с «наивеликим» энтузиазмом бормочу я, прежде чем всё‑таки выдать улыбку. – Вот только пьесой ошибся, любительница рыцарей выступала час назад.

Арс выгибает бровь.

– Разве? Это ты у нас, Крис, любительница подвигов.

– А ты, значит, их исполнитель?

– Я же сказал уже, что доброволец.

Я прикладываю руку к груди в притворном умилении.

– Ох, Китнисс Эвердин где‑то сейчас наверняка прониклась твоей отвагой.

Арс снова коротко усмехается.

– Я думал, у нас «Мария Стюарт», а не «Голодные игры».

– И правда, какая досада, а то я с превеликим бы удовольствием сейчас не отказалась бы пустить тебе стрелу в голову.

Взгляд Арса становится острым.

– Перепутала, Крис, ты умеешь стрелять только в сердце.

С моего лица сходит улыбка. Засранец определённо решил идти дальше, чем просто знакомые.

– Тааак, – тянет Антонова, останавливая нас. – Мы явно уходим не в ту степь. Давайте я начну: Мария Стюарт – за или…

– За, – отвечает Арс, не давая закончить Антоновой.

И тут только дурак не догадается, что речь про казнь.

Я качаю головой.

– Что ж ты будешь делать, бедненький, если я тоже скажу «за», – я говорю это не вопросом, больше показываю, что его рьяное рвение меня переспорить может сразу сойти на нет, если я посчитаю, что в принципе не хочу продолжать.

Но Арс и тут находит, как уйти в личное.

– Ну, тогда мы точно, наконец, достигнем согласия, что королева заслужила расплаты.

Лаааадно, мерзавец, давай поиграем по твоим правилам.

– За что? За то, что имела более широкие взгляды на жизнь?

Арс глубоко тянет воздух, пока я наблюдаю за ним с маленькой улыбкой. Потому что я собираюсь уходить в тему пьесы, пока у него не закипит мозг от продумываний, как из моих ответов перевернуть всё обратно.

– Королеву погубило её бесстрашие и нежелание уступать, когда ее уговаривали все отступить и поступить разумно, но она решила даже самой Елизавете указать на то, что она ниже неё, и как итог её обезглавили, – снова намёками бросается он, но я не собираюсь их слушать, продолжая то, что задумала.

– Королеву погубили зависть, предатели и убеждения. И Мария была права, она была больше Стюарт, чем Елизавета, людям просто надо научиться принимать правду, а не исходить желчью, что кто‑то просто не боится её говорить.

– И всё же, если бы она попросила помилования, а не отстаивала свой титул, Елизавета могла её спасти, – повторяет Арс, когда понимаю, что он снова давит на то, чтобы я отступила.

Я прищуриваюсь.

– Багиров, я не пойму, ты вроде выступал «за» то, что она получила расплату, а сейчас отчаянно пытаешься её спасти, даже больше, чем я, – а это ему уже мой ответ, что «нет», не отступлюсь и спасать меня точно не надо.

– Уверена? – спрашивает он предупреждающе.

Я же только безмятежно выдаю:

– Руби.

Арс смотрит на меня, кажется, целую вечность, точно поверить не может, что я так спокойно реагирую на то, что он собирается меня выдать, и тогда я делаю то, чего не ожидаю сама от себя.

Поворачиваюсь лицом к аудитории и, натянув одну из самых своих лучших улыбок, заявляю:

– У меня на всех вас есть компромат.

Я только что вырыла себе могилу. Буквально. Понимаю же, но всё равно не собираюсь останавливаться. Улыбочку только пошикарнее выдаю: если уж кто меня и похоронит, то это буду я сама, но никак не Багиров.

– Абсолютно на всех, – продолжаю беспечно.

И уже собираюсь добавить, что даже на нашу любимую Антонову он у меня тоже имеется, как слышу каким‑то рычанием тихое:

– Да твою ж…

А в следующую секунду моя спина впечатывается в грудь Арса, когда он сгребает меня в охапку. Мгновения не проходит, а он меня уже вытаскивает в коридор на глазах у всей группы, с хлопком закрывая за нами дверь.

У меня вероятнее всего что‑то в голове взрывается, потому что разум застилает абсолютная тьма. Бью его локтями, ладонями, извиваюсь и вырываюсь из его рук, а стоит только повернуться, сразу же обрушиваю на него криком:

– Охренел?!

И шаг инстинктивный выходит, словно собираюсь что‑то сделать ему, но тут же меня как будто сбивает обратной силой, когда вижу его глаза. В стену будто врезаюсь. По телу проносится ударная волна, не вырвавшихся эмоций, когда все слова застревают в горле от встретившего меня взгляда.

Его глаза другие, в них буря бушует. Дикие и горящие. Он стискивает челюсти с такой силой, что об его скулы можно порезаться.

– Тебя вообще ничего не останавливает, да, Рогозина? – цедит он сквозь зубы.

У меня по спине холодок пробегает, тело на каком‑то инстинктивном уровне требует отклониться. Ощущение, что он меня прямо здесь и сейчас готов похоронить, но я удерживаю себя стоять непоколебимо.

– А ты думал, что я позволю себя шантажировать? – ответно выдаю, шипя. Без разницы, что всё во мне кричит, чтобы сбавила обороты, видя впервые Арса в таком бешенстве. Он даже у отделения полиции на меня так не смотрел, как будто только и жаждет, что в прямом смысле оторвать мне голову. Я не могу и точка, и это уже даже не из вредности. Едва держусь, чтобы не поколотить его. Наброситься буквально, сколько во мне гнева и возмущения, что он позволяет себе подобное. – Обойдёшься, Багиров! Или думаешь, что я послушной овцой заткнусь и буду идти у тебя на поводу? – Я вскидываю руку, показывая ему средний палец. – Вот тебе…