Воины Игры 3. Босс Игры

Не ведая, по наитию она шла на риск и выигрывала одну битву за другой. Вот и сейчас, как она догадалась, что урханы могут соединиться в одном теле? Не так ли был создан в начале времен Властелином звука божественный Урхан‑Бат? Сколько соединилось дарханов, чтобы создать бога драконов? И на самом ли деле изменяется Войор? Может, это королева меняется под воздействием чужой Игры? Может это её природа преображается так, что вызывает на Войоре цепную реакцию?

От этой мысли у Пламора от страха приподнялись чешуйки по всему телу. Дракон облизнулся и застонал, боясь делиться с остальными урханами своей догадкой. Страх может заставить кого‑нибудь из хищников напасть на королеву, чтобы остановить пугающие изменения планеты. Всё, что неизведанно, не изученно вызывает страх и желание избавиться от этого.

Дракон снова застонал, мучаясь сомнениями. Она же чужая Войору! Но природа, словно глина, подстраивается под её потребности и даже самые нелепые её грёзы, материализуя их! Почему так происходит? Её телом управляет х‑игрок, что ещё хуже непредсказуемостью и неизвестностью?

Двинувшись на неверных ногах, Пламор подошёл к королеве и аккуратно положил гигантский клюв на её плечо, вслушиваясь в её суть. Он медленно оскалил клыки, готовясь вонзить их в её шею. Нет, в ней нет х‑игрока. Это обнадёживает. Огли в ответ нежно погладила его торчащий клык и прижалась к нему щекой, доверчиво закрывая глаза и не ведая о его сомнениях и беспокойстве.

Пламор успокоился и, если бы мог ласково улыбнуться ей, то сделал бы это, ощутив в королеве чистое дитя, испуганное, нуждающееся в защите и оттого проявляющее неистовую агрессию к тем, кто вмешивается в миры Войора. Игроков Земли она ненавидит лишь из страха. Да, страх – мощная движущая сила разрушения. И страх королевы уничтожает её медленно, он приведёт её к логическому финалу, то есть к гибели раньше положенного срока. Как можно быть столь чистой в своих намерениях, но при этом быть смердом?

К Алану и его угзи примчались необычные урханы. Ни Огли, ни коты, ни разу не видели подобных зверей. Молодые и мощные урханы с полосами на телах как у гирдов приветственно вскинули головы и утробно взревели, обнажив ряды более длинных и острых зубов, чем у представителей их вида, прирученных чистокровными.

– Что это? – Алан напряжённо и недоверчиво обошёл тёмно‑бордового с чёрными полосами урхана. На мгновение застыл у его покрытого ядовитыми шипами хвоста.

– У урханов не было никогда яда. Почему эти другие?

Пламор с любопытством рассматривал своих новых собратьев. Эти урханы вобрали в себя всю силу и злость леса. Или силу и злость своей королевы?

– Это результат войны. Сердце осознало, что без яда и злости, урханы погибают.

– Значит, они могут напасть и на всадника? – Алан боязливо протянул руку к клыкастому острому костяному клюву, заглянул в пунцовый кристалл.

– Нет, не могут, – уверенно возразила Огли. – Войди в контакт с тем, кто тебе понравился.

Кот оглянулся на тело мёртвого зверя и, решившись, припал лбом к кристаллу тёмного хищного урхана, боевые крылья которого имели теперь не только лезвия, но и острые когти на краях. Угзи погрузился в мощь опасного и сильного зверя.

– Ханди. Меня зовут Ханди.

Тёмный урхан принял наездника и отошёл в сторону, давая возможность своим диким братьям соединиться с их будущими напарниками.

Огли встревожила столь быстрая эволюция урханов. Беспокоило и то, каким образом дикие урханы пошли на контакт с угзи и войори, чего раньше не случалось. В прежние времена войори должен был накормить дерево урханцириуса и принять новорожденного урхана из ствола. Затем, уйти с младенцем в пространство духов, чтобы зверь выбрал себе тело взрослой особи, и вселилось в него.

Лес снова готовится к войне. Но с кем? Нужно посетить лес и посмотреть на состояние гирдов. Если её предположение верно, гирды тоже эволюционируют, а деревья покрываются огнеупорной кожей, помятуя о нападении отрядов зачистки кадетского корпуса смердов с огнемётами. Планета не даст своим детям погибать беззащитными. Войор вооружает своих детей. Что‑то опять грядёт.

Интересно, могут ли игроки создавать что‑то гуманное? Или их скудного воображения хватает только на примитивные сюжеты, связанные с неизбежными противостояниями и кровавыми расправами над слабыми? Ведь даже безобидные компьютерные игры, что она видела у Максима Виднева, созданы по алгоритмам, заведомо не допускающим проигрыша для опытного игрока. Земляне не умеют смиряться с поражением и не прощают его даже родным людям, а потому создают игры так, чтобы всегда побеждать, пусть с трудом, но побеждать однозначно.

Огли зло сглотнула, припомнив, как сама несколько дней назад вырезала безоружных, слабых и больных людей Земли. Не важно, что они смерды. Сам факт того, что она, нефилим, могучее существо по сравнению с людьми, вооружённая, защищённая доспехами врывалась в чужие миры и беспощадно убивала, внезапно больно уязвило её гордость. Она воин, а не убийца! Нет. Теперь она убийца. Как это получилось? Почему она позволила низменным эмоциям завладеть собой? Легко можно найти оправдание, сославшись на некую программу Игры, принудившую её поднять оружие против беззащитных существ. Но это не умаляет её позорного преступления! Не умаляет того чувства безнаказанности и вседозволенности, что захватило всю её воинственную суть! Это позор для истинного воина!!!

Девушка кинула осколок Зеркала Ора в поясной мешочек, вскочила на Пламора и погнала его через заснеженную пустыню к лесу урханцириусов. Всю дорогу Огли с горечью вспоминала свой спор с Лехсаном. Только теперь она осознала, как же он был прав!

– Прости меня, учитель, – едва шевеля губами, прошептала Огли, вытирая слёзы раскаяния. – Ты был прав, а я нет. Мать Фердмах! Как же так? Зачем я это сделала? Что я натворила? И Вардар пытался остановить меня. Он пытался, а я…

Огли поджала губы и сердито содрала со щеки замёрзшую каплю слезы, оставив кровавый след. Убийцы не плачут. Она заплатит за свои преступления. Позже.

Лес изменил цвет. Тёмно‑красные с синими светящимися прожилками стволы деревьев значительно потемнели. Но Огли не могла точно сказать, вызвано ли это эволюцией или это естественный их цвет зимой.

По краю леса урханцириусов уже проросли новые деревья, саженцы которых Огли передали некогда Отцы пта. Около трёх метров высотой деревья с лохматыми сегментными ветвями, напоминающими лапы пауков Земли. На их подвижных ветвях, движущихся независимо от ветра, начинали созревать эллипсоидные зёрна. Пока это были небольшие овальные мякиши цвета кожи землян, с неким розоватым оттенком, сквозь который просвечивались неприятные розовые жилки, напоминающие кровеносные сосуды. Какими они станут в будущем, Огли было неведомо. Но она с интересом протянула руку и качнула одно зерно. Толчок дался с огромным усилием: незрелое зерно, размером пока с два кулака взрослого войори, казалось, весит полтонны. Всё дерево задвигалось, изгибая ствол и ветви в такт качающемуся зерну. Ветви то вскидывались вверх, то резко опускались к заснеженному песку, словно наощупь пытались отыскать потревожившего его гостя. Нащупав носок сапога королевы, ветвь резко вскинулась и нанесла в то место мощный удар, пробивая крупными шипами наст. Огли едва успела убрать ногу.

– Ух‑ты, ничего себе! Какой злой цветочек.