Юми
«То ли еще будет!» – с грустью подумал он и нервно закурил.
В это время куб, стоящий за спинами офицеров, перестал мерцать умиротворенным зеленым светом и, покрывшись холодным инеем, стал однотонно‑черным.
* * *
Звуки… Звуки? Звуки!
Лежа на спине, Закурдаев положил грязную ладонь на глаза, прикрывшись от безжалостно‑палящего солнца, и задумался. Плеск воды о плот, поскрипывание крепко сжатых бревен и пенопласта да ранний Velvet Underground в шальной голове. И… все! Ни дуновения ветра, ни стонов кровососов, ни писка, ни смеха. Рай на земле, да и только! Рай ада. Позади Большой Каменный мост, слева, наверное, уже руины Воспитательного Дома, Котельническая набережная, справа – чудом уцелевшие стены Кремля. Интересно, что там за ними? Какие твари на этот раз примеряют шапку Мономаха и бьют в Царь‑колокол? Впереди перекошенный шпиль Универа, а чуть ближе – Храм Христа‑Спасителя.
«Интересно получается – в столице полжизни, а у Храма не бывал никогда»…
Закурдай приоткрыл глаза, покосился налево‑направо: ничего, кроме серых облупленных стен набережной. Кое‑где – граффити из прошлого.
Звуки. Их отсутствие немного напрягало бывшего банкира Закурдаева, но в большей степени радовало. За последние три дня он убил семерых – это больше, чем за последние двадцать лет, куда больше. И куда проще, чем «заказывать» конкурента. Закурдай вспомнил, что сегодня – 19 июля, день Москвы‑реки, большой когда‑то праздник. Символично, что именно в этот день он, бывший столичный банкир Павел Иванович Закурдаев, инвестор Воронежской областной типографии и Нижегородского яхт‑клуба, владелец еще кучи всякого хлама по всей стране, гроза «хамовнических» и «люберецких», покидает опостылевшую столицу. На самодельном плоту, со скарбом и обрезом, в сапогах, стянутых с какого‑то военного, упавшего с крыши торгового центра «Атриум», в его же зеленой кепке, в джинсах, снятых с манекена в ГУМе, плывет он по течению вон из проклятой Москвы, к лучшим другим берегам.
На секунду Закурдаеву показалось, что справа на набережной что‑то рыкнуло. Показалось! Затем и слева что‑то как будто щелкнуло, еще раз, уже громче. Зашипело, зашуршало, но не громко. Справа будто мотор завелся – но какие здесь моторы?! Здесь, в логове апокалипсиса, столице России?!
Закурдаев присел, присмотрелся; слепящее солнце и высокие берега набережной не давали ему рассмотреть, что там за движение вдоль кремлевской стены. Вот уже и напротив стены звуки усилились – будто тысячи тихих веников метут по разрушенному асфальту. Нет, уже не тихих, уже не веников, уже…
Справа к одному мотору присоединились звуки других двигателей, лязг заполнил весь мозг и… Все стихло! Закурдаев поднялся, схватил обрез и, ничего не понимая, заорал что есть мочи:
– Суки, где вы? Я слышу вас!
Ему почудились голоса, затем слева что‑то грохнуло и последнее, что в своей замечательной жизни увидел бывший банкир Закурдаев, был огромный серый камень, летящий прямо в него с Котельнической набережной.
* * *
Алексей Древесный молча смотрел в потолок БТР. В боевой машине вместе с ним находились шестеро бойцов, не считая водителя. Лейтенант никак не мог взять в толк, почему после смерти своего командира, которого так ненавидел, он, получив его пост, сам от него отказался. Не мог понять он и командующего: как на такое важное задание старшим отправили его!? Он ведь мог послать в Воронеж кого угодно, после расстрела дежурного любой бы поехал, а назначили его, да еще и взрывчатку на руку прицепили…
Алексей потер левую руку возле запястья. Подрывной комплекс «барракуда» плотно облегал левое предплечье лейтенанта. 800 граммов адской взрывчатки, расположенной внутри хитрого устройства. Бомба, которой лейтенант мог управлять при помощи своих биоэлектрических импульсов. Оружие, которое в случае смерти «носителя», взорвет целый квартал.
– Товарищ лейтенант, не жмет игрушка? – как будто читая мысли Древесного, спросил один из бойцов.
Лейтенант поднял вверх голову и увидел детское выражение лица младшего сержанта, находящегося в кресле боевого автоматического модуля.
– Забыл представиться, сержант Олег Конев.
– Древесный, Алексей Древесный, – спокойно ответил лейтенант.
– Я про эту штуку поинтересоваться хотел. Она вас не раздражает? Не трет там чего? А то мало ли… Вдруг бабахнет!
– Да нет, не трет она, а в чем вопрос, сержант?
– Давно интересуюсь нашим оружием… Вот, думал, что «барракуда» не выжила после Давления, а это ведь одно из лучших изобретений двадцатых годов! Командира в плен взять нельзя. Живым, по крайней мере. Соответственно, и к врагу она попасть не сможет… Хотя, нашим врагам она зачем!?
– К чему клонишь, сержант?
– Я просто интересуюсь, может, вам нехорошо оттого, что она у вас на руке? Она же реагирует на ваше самочувствие, любая нервотрепка – вы взорветесь, и мы взлетим!
– Понятно, – лейтенант ухмыльнулся, – в общем, как бы она не решила, что я переживаю или пытают меня… И не взорвала нас вместе с двумя десятками домов вокруг из‑за пустяка.
– Примерно так, – ответил сержант.
– Расслабься, все хорошо. У меня нервы – камень!
Лейтенант вытянул вперед левую руку. Композитный корпус поменял цвет с темно‑коричневого на черный. Затем «барракуда» замерла.
– Это еще и рация, солдат. Хорошая рация. На световых батареях, – он опустил руку. – Вот приедем в Воронеж, синхронизируем ту квадратную чертовщину, тогда, может, и домой вернемся… Только почему‑то нам дали цистерну солярки только в один конец. И не объяснили, как синхронизировать. Типа, на месте разберетесь!
Древесный посмотрел на сержанта, тот отвернулся.
– А может, Они, – сержант таинственно указал пальцем в небо, – ждут, когда мы найдем и синхронизируем куб, выполним приказ Родины, так сказать, а дальше возьмут и запустят «барракуду», только нас и видели!
– Не дури, сержант! Мы ж свои, нас‑то зачем? Своих не бросают!
– Да уж, знаем, проходили как‑то…
БТР резко дернулся и остановился.
– Что случилось? – чертыхнулся Древесный.
– Товарищ лейтенант, взгляните на тот берег, – Конев щелкнул несколько раз по кнопкам пульта управления и постучал по дисплею костяшками пальцев.
Картинка стала четче: на том берегу Москвы‑реки шевелилась серая масса, как будто там текла другая, еще более полноводная река. Эта река вскоре застыла, превратившись в неподвижную глыбу.
– Увеличь берег, – произнес лейтенант.
