Завтра может не быть

– Сходит… А вот если бы прибили?

– Не прибили же.

– Точно прибьют, точно! Не своей смертью умрёшь. Вот торт. – Она подпихнула коробку на столе.

– Спасибо, – парень уцепился за коробку и уже обернулся к выходу.

– И что, даже денег не попросишь?

– Ты же дала торт.

– Так, серьёзно, за тортом пришёл? – Василий кивнул в ответ. – Вот, это чудеса, а ну, садись. Рассказывай.

– Что?

Крёстная налила кофе, плеснула себе туда немного Бейлиса, ему же налила чай, сказав, что ни кофе, ни алкоголя при сотрясении нельзя. Уселась, напротив, подперев подбородок пухлой рукой.

– Красивая?

– Кто? – Василий перепугался, что крёстная сейчас начнёт изливать ему душу о своём неудачном романе, а зашла она с темы, красивая ли девушка. – Красивая. – Парень пожал плечами, скромно, не свойственно его обычному поведению.

– Красивая. – Ухмыльнулась крёстная, сделав глоток и плюхнув ещё Бейлиса в освободившееся пространство.

– Хорошая и добрая.

– Ух ты, Василий, Терехов, ты ли это? Девушка, хорошая, добрая. Да, я ж забыла сотрясение.

– Ну, перестань.

– Да я ж никогда не слышала, чтобы у тебя кто‑то был хорошим и добрым. Ты как ёжик всегда щетинишься, всё у тебя дураки да придурки.

Он пожал плечами и даже не пыхнул на шутку про сотрясение. Они побеседовали ещё чуть больше часа. Крёстная выкурила три сигарету и выпила две чашки кофе с ликёром, он съел бутерброды и доел вчерашний салат. Она рассказала, что выгнала очередного дармоеда и снова зареклась прожить остаток жизни одна.

– Не подпушу больше к себе никого, даже не взгляну. Вот, совсем.

Василию хватило ума не сказать, как в прошлый раз: «в сотый раз слышу», а выбрать теперь иную тактику, то есть промолчать и кивнуть.

Под уход она расцеловала его в обе щеки, ещё всучила коробку конфет:

– Дорогущие, мне клиентка одна привезла из Бельгии. Ей нужно было на мероприятие, и я две записи перенесла ради неё. Думаю, оценят. Надеюсь, что оценят.

И уже, когда он был в дверях, пихнула ему в карман две тысячи.

– Пригодятся.

Василий был доволен и даже подумал всё же купить цветов, но торта и конфет показалось достаточно, и на сигареты деньги теперь есть.

 

7

 

Доехав с двумя пересадками с Ломоносовского до Баррикадной, прибыл в столь манящее место, когда уже совсем стемнело. Дверь в подъезд оказалась предательски заперта, не впуская парня. Пришлось стоять, потирая раскрасневшиеся и уже достаточно промёрзшие руки. Может, назло, а может, судьбоносно, но после оттепели пришли холода, и никто не хотел выходи́ть, и уж точно странно, что и желающих войти также не было.

– Что ты здесь стоишь? Ленка ваша сегодня не работает. – Окрикнул знакомый голос обрусевшего армянина.

– Я тут принёс, мне нужно. – Мямлил, явно не от холода, а улучённый в чём‑то, может, не в плохом, но пойман за столь нетипичным для него занятием. Благо цветы не прикупил, а то уж точно всё было бы, очевидно, да и цветы были бы ледяным букетом.

– А, – протянул мужчина, вскинув голову, и назвал заветные цифры. Дверь пикнула, с лязгом отворилась, впустив парня вместе с холодом и мелкими снежинками. Отогрев руки у батареи в подъезде, оттряхнув с волос влагу растаявшего снега, выдохнул, устремившись к двери. Давненько не испытывал такого сильного волнения. Звонок молчал, кнопка сопротивлялась его визиту молчанием. Ещё раз выдохнул и постучал два раза.

Послышалось шарканье, что‑то скрипнуло, и знакомый голос спросил:

– Кто там?

– Это я, Василий.

– Василий? – Голос был удивлённым, но тут же изменился на приветливый, – ах, Василий! Сейчас, сейчас.

Бряцанье ключей и лёгкий стук, казалось, вечность длится это открывание двери.

– Заходи, заходи милый.

– У вас звонок не работает. – Промычал, увидев старушку, отошедшую на пару шагов, впуская гостя и дёргая фартук.

– Давно уже не работает, провод переломился, всё никак не вызову мастера. Заходи, скорее.

– Давайте я починю. А это вам. Спасибо, за то, что помогли. – Слова путались, скакали, перепрыгивая друг друга, врезались в мысли: «ох, зачем я пришёл», но дама не дала ему ещё сильнее стушеваться, всплеснула руками: «Да, зачем? Ой, как приятно. Ой, спасибо. Лизонька, ставь чайник, у нас гости».

Щёки зарделись то ли от тепла, то ли от непривычного смущения.

– Проходи, проходи. Снимай крутку.

– Я просто…

– Будем пить чай. – Старушка втянула его в квартиру, заперла дверь и устремилась на кухню.

– Как вы? – Спросила девушка, расставляя чашки.

Они немного обменялись короткими фразами, поспрашивали о самочувствии, бабушка оценила бельгийский шоколад, рассказала про то, как была в Брюсселе и Брюгге, но как же это было давно. Василий восторга от конфет не испытал, ему они показались обычными – шоколадными, а вот насчёт вафельного торта, крёстная была права. Он и сам умял почти половину.

Гость оказался вежливым и, выслушав все восторги о давних путешествиях, прикончив вторую чашку чая, уже откланивался, но вдруг вспомнил о дверном звонке.

– Давайте, починю. Мне нетрудно.

Дамы возражали возможно искренне, возможно, для приличия, но он так настойчиво затребовал изоленту и отвёртку, что хозяйки сдались быстро. Дверца шкафчика, где хранились инструменты, повисла на одной петле. Он приметил и это. Исправил замок и решил поправить дверцу, вот только широкая и плоская отвёртка никак не могла заменить тонкую – крестовую. Пообещал исправить и это, но уже при наличии инструмента.

С этим и вернулся следующим днём, вооружившись заодно ещё кое‑каким инструментом. Починил дверцу, починил полку. Поправил покосившееся зеркало, что было лишено одного болта, за что был накормлен горячим супом и паровыми котлетами с картофельным пюре.